С Никитой Паниным, воспитателем наследника-цесаревича, мнимый Эрлих был знаком, но знакомство прервалось почти четырнадцать лет назад. Он и с великим князем Павлом Петровичем был знаком тогда – тот был добрым, живым, любознательным и музыкальным мальчиком, которого отец пытался увлечь офицерскими премудростями и во время редких встреч рассказывал о стрельбе из пушек и о построениях на плац-параде.
– Я еще побуду тут, а вы рассказывайте про окрестности и показывайте, где что лучше ставить, – сказала дама. – Если это мои владения, то я должна знать, как ими распорядиться!
– Позвольте, лучше я расскажу, ваше высочество. Мой братец особа возвышенного склада, а я простой вояка, – сказал второй кавалер. – Братец лучше объяснит, каким должен быть дворец, и он уже все сказал про пруды с террасами, а я лучше объясню, каким быть военному лагерю.
Мнимый Эрлих понял: это человек, который, если бы они встретились года два назад, вполне мог отправить его на виселицу. Петр Панин истреблял бунт сурово и грозно.
– Да, говорите вы, это очень важно, и показывайте! – приказала великая княгиня.
– Сие место не всегда было столь высоко, шведские солдаты насыпали валы. За семьдесят лет земля уплотнилась, и вверху можно ставить крепость в рыцарском вкусе, как нравится его высочеству, даже стены с зубцами…
Отворачиваясь от метели, великая княгиня сидела так, что мнимый Эрлих видел ее лицо – молодое и красивое, но вдруг исказившееся пренебрежительной гримаской. Гримаска относилась ко вкусам супруга.
– Бог с ними, с зубцами. Скажите лучше, возможно ли тут поставить бастионы, хотя бы такие, как в Петерштадте.
Мнимый Эрлих, услышав это, улыбнулся – супруга наследника бывала в Петерштадте и, насколько дамам вообще дано понять фортификацию, любопытствовала – что необходимо, чтобы выдержать осаду.
Он решил более не ждать. Не столько сбежав, сколько скатившись с откоса и подняв вокруг себя облако снега, слетевшее с кустов, он оказался возле саней и рухнул на левое колено.
– Царь небесный, это что еще за болван?! – по-русски воскликнул Никита Панин и сразу перешел на немецкий: – Ваше высочество, надо уезжать, не то здешние поселяне набегут и станут попрошайничать.
Мнимый Эрлих так и знал – его борода и тулуп всех введут в заблуждение.
Следовало пустить в ход всю доступную офицеру-голштинцу галантность. И поскорее – Петр Иванович Панин уже доставал из саней заряженные пистолеты.
– Ваше высочество, умоляю, выслушайте! – обратился он по-немецки. – Я служил покойному батюшке вашего супруга, теперь желаю служить вам, не прогоняйте меня! Клянусь честью, у вас не будет более преданного слуги!
