Однако до того, воображаемого, надо еще дожить. А тем временем, когда Софийка остается со своим подопечным с глазу на глаз, она просит не обижаться на теток хуторских за их шутки, уверяет, что оказался он среди людей искренних, надежных.
— Но ведь, говорят, какой-то из ваших в полицайчуках ходит?
Сквозь мерцание каганца в уголках губ у девушки возникает волевая, воинственная складка:
— Тот будет молчать. Хлопцы предупредили, что если слишком будет стараться да замечать… Одним словом, чтобы нем был, как рыба, иначе случится то, что с Попом Гапоном. Был здесь один такой: шнырял, выведывал… Наши дали ему прозвище: Поп Гапон…
— Где же он теперь?
— Был, да сплыл. Вы не бойтесь.
— Вроде и не из пугливого десятка, однако…
— Понимаю.
— Ведь кроме себя приходится вам теперь…
— Вот именно.
— Пред всеми опасностями я теперь вроде ваш полпред…
— Так вот и не беспокойтесь, товарищ полпред… — И в глазах у девушки бьется смешок, хотя губы крепко сжаты.
Впрочем, для большего доверия или просто чтобы развлечь летчика, она таки расскажет. Поликарпович, о котором он спрашивает, в природе действительно существует время от времени наведывается в Синий Гай. Когда ходили в школу, в одном классе был с Софийкой, и кто бы мог подумать, что таким ничтожеством станет в час испытании? Но зато и получил: все от него отвернулись! Сколько ту полицейскую тряпку на рукаве таскает, в вечном страхе ходит, ни минуты ему покоя, в глазах непрестанно так и мечется испуг… Тетки плюются, мать клянет: «Чего ты встрял? Кто тебя отмывать будет?» Выходит, бесчестье само в себе кару несет… А как после стакана самогону развезет его, тогда этот Ваши-Наши (так его прозвали хуторские) даже слезу раскаяния перед девушками пустит: «Знаю, продал душу чертям, придут ваши-наши сразу петлю на шею, а а что? Я ведь догадываюсь, девчата что есть у вас какая-то тайна, с чем-то кроетесь от меня, но однако же молчу! Нем как рыба! Неужели за такое поведение ваши-наши хоть немного не скостят мне грехов: — Вы же словечко замолвите, а?»
Софийка, рассказывая, смешно имитирует того шепелявого.
а он, откуда ни возьмись, из-за спины: «Позволь, помогу тебе, Софийка…»
— Может, он просто неравнодушен к вам?
— Да пробовал подбивать клинья, поганец, — и Софийка, не желая распространяться об этом, напомнит летчику: — Вам и сегодня почитать?
Бывает, она по вечерам читает ему при огоньке мигалки, чаще всего кого-нибудь из поэтов, а если раз и вздремнет наконец, она и после этого рядом посидит тихо сторожа его сны, летчицкие, фронтовые или, может, еще довоенные, а утром потом спросит:
