Наконец мой проводник вспомнил обо мне:
— Хозяин предлагает нам свой кров.
— Спасибо, — оказал я, а Кара-оол перевел это слово, хотя мне казалось, что приложенная рука и низкий поклон достаточно красноречивы и без перевода.
Хозяина зовут Чулдым. Он интересуется, кто я, откуда, зачем приехал сюда, с какой целью. Кара-оол честно переводит все мои ответы, однако чем дальше, тем больше я замечаю недоверие в глазах хозяина.
— Спрашивает, почему ты верхом, ведь писателей на машинах возят, — переводит мне Кара-оол.
— Не всех, — отвечаю я.
Такое объяснение, по-видимому, не удовлетворяет хозяина, он даже не улыбается и смотрит все так же подозрительно. Что он обо мне думает, за кого принимает, — один бог знает. Но не могу же я вынуть свое сердце, положить на ладонь и показать хозяину. Если не верит моим словам, пусть думает что угодно. Меня волнует совсем другое: как он живет, как трудится, какие радости и заботы сопутствуют жизни овцеводов, проводящих свой век в одиночестве, вдали от людей. Я принимаюсь расспрашивать:
— Колхозных овец пасете?
— Колхозных.
— Сколько?
— Почти тысяча… Девятьсот восемьдесят.
— Какого колхоза?
— Нашего колхоза.
— А как ваш колхоз называется?
— «Большевик».
— Это все овцы колхоза?
— Нет. Еще у других пастухов есть.
— Сколько же всего овец в колхозе?
— Много. Не знаю точно, но много. Может, шесть тысяч.
— Что получаете на трудодень?
— Нам деньгами платят.
— По сколько выходит?
— В месяц по сто десять, сто двадцать рублей.
— Каждый месяц платят?
— Каждый.
От такого диалога устаешь, пожалуй, не меньше, чем от езды верхом. Я думаю, каким образом расшевелить этого человека, как добиться, чтобы из его глаз исчезло недоверие. Не знаю, что ему сказать, о чем опросить. Сижу поджав ноги, прихлебываю соленый чай, а хозяин тем временем о чем-то осведомляется, нагнувшись к Кара-оолу.
— Спрашивает, какие в Литве деньги? — улыбнувшись, переводит Кара-оол.
— Обыкновенные, — отвечаю я и, достав из кармана рубль, добавляю: — Такие же, как во всем Союзе.
Хозяин кивает головой, но я чувствую, что он все равно не верит мне.
— Сколько держите своих овец? — опрашиваю я, лишь бы только прервать эту гнетущую тишину.
Хозяина будто кто подменил. Лицо его светлеет, и он начинает что-то быстро и весело говорить на своем языке. Кара-оол едва успевает переводить:
— Он говорит, надо было сразу сказать, что вы — финансовый инспектор. Говорит, нечего скрывать, потому что он и сам понял, что мы из финотдела…
