— Продуктов каких-нибудь, на ваш вкус, пару ручек и шапку бы. Похолодало нынче.
— Продуктов я вам сейчас соберу, — произнесла Зина, — а шапочку померьте вот эту. Последний писк моды.
С этими словами она принялась собирать пакет с едой, а Ручкин начал мерить шапку.
Шапка была ужасная, чёрная и, казалось, безразмерная. Зато, с другой стороны, тёплая. Журналист посмотрел на себя в зеркало и ужаснулся.
— Действительно писк, — произнёс он. — Краснобогатырский писк.
— А вам очень идёт, — сказала Зина.
— Спасибо. Сколько с меня?
— Тысяча рублей.
Ручкин молча отсчитал деньги.
— Между прочим, вечером я совершенно одна, — произнесла продавец вслед уходящему журналисту. — Мой дом легко узнать, он по левую сторону поселка, а во дворе горит красный фонарь.
— Спасибо, учту, — произнёс журналист и вышел на улицу.
Всё-таки было в Зинке что-то красивое и манящее. Быть может, доступность?
Пётр Алексеевич посмотрел на падающий снег и заметил знакомый силуэт. Фрол! Да, это, несомненно, был он, и он стремительно приближался. Решив, что лучшая защита — это нападение, журналист быстро зашагал навстречу.
— Привет, Фрол! — произнёс Ручкин, поравнявшись со здоровяком. — Что-то рано ты откинулся? Как там жизнь тюремная? Шансон петь ещё не тянет?
— Чего? — удивлённо произнёс дворник.
— Того! Драться будем? Но учти, я смотрел все видеокурсы шаолиньских монахов.
— Не буду я с тобой драться, — с досадой вздохнул Фрол. — Мне Захар Аркадьевич запретил. Виноват я перед ним. Так что ступай своей дорогой и свечку в церкви поставь, что так всё обошлось.
— Ну, бывай тогда, — сказал Ручкин, хлопнув детину по плечу, и зашагал прочь в сторону дома.
Его планы на сегодня резко поменялись. Вначале он хотел зайти к Самуилу Степановичу, дабы проверить одно своё предположение, но упоминание Фрола о церкви заставило пересмотреть это решение. Визит к учителю можно и отложить, а вот в церковь следует заглянуть. Информацию нужно собирать по крупицам и не тропить события. В Ручкине наконец проснулся азарт журналиста, дремавший целую неделю. Картина потихоньку начала складываться в пазл.
Зайдя домой, журналист бросил продукты на стол, вырвал из блокнота страницу и дешёвой ручкой, купленной у Зины, написал: «Кто ты и зачем помогаешь?» Если его теория верна, то неизвестный обязательно ответит. Удовлетворившись этим, он покинул дом и направился к церкви.
Отношение к богу и церкви у Петра Алексеевича было неоднозначным. Сам он считал себя православным христианином, но немножко другого течения. Почитал бога и церковь в разумных пределах, а не до слепого фанатизма, как это порой бывает. Сектантские ответвления ему претили, но и официальная церковь не очень нравилась. Не видел он искренности и чистоты души в этих людях. Большинство церквей, особенно в больших городах, насквозь пропахли лицемерием и ложью. И веры в них не было ни на грош. Ручкин с детства на уровне интуиции чувствовал фальшь, и поэтому, приходя в именитые храмы, сплошь раскрашенные в золото, общаясь с церковнопреклонёнными, видел: веры в них нет ни капли. Если ты приверженец своей веры и определенных убеждений, то стой на этом до конца. А занимать гибкую позицию, быть и нашим, и вашим — это уж явно не тот путь, которому хотел бы подражать Пётр Алексеевич. Вот монахи монастыря Эсфигмен
