— Боже ты мой, что же это делается?! — запричитала его супруга, схватившись за голову.
— Я заведу трактор, нужно срочно его к врачу, — принял решение Хохлов.
— Не надо трактор, — наконец взял себя в руки мэр. — На служебной поедем. Зови Гришку, водителя моего, пускай скорую заводит. А ты, Любаня, положи карася в ванну да воды ему туда набери. Приеду, поговорю с ним вечером по-мужски.
Хохлов и Ручкин, придерживая мэра под обе руки, доковыляли до машины, сели и поехали. Нога у мэра стремительно опухала, но он держался молодцом.
В поликлинике было тихо. Лишь из-за двери врача доносились голоса.
— Что с вами опять приключилось, Анна Серафимовна?
— Так, Иван Филиппович, таблетку-то вы мне в прошлый раз дали.
— Ну, допустим. И что?
— Так я её сосала, сосала, а она не рассасывается. Выплюнула, очки надела, пригляделась, а это пуговица. Что же это вы надо мной издеваетесь-то, Иван Филиппович?
Дверь с шумом растворилась, и в кабинет втащили хромающего и стонущего мэра.
— Не время, мать, причитать, — произнёс Хохлов. — Видишь, вождь наш ранен? Уступи ему место.
С этими словами он согнал бабку со стула и усадил Семёнова.
— Что случилось, Захар Аркадьевич? — испуганно спросил доктор.
— Ой, Филиппыч, спасай, всё рыбина проклятая.
— Какая такая рыбина?
— Большая, просто огромная. У меня и фото есть.
— Какое фото?
— Может, все-таки ты лечить начнёшь, а не допрос устраивать?
— Ладно, не волнуйся так, сейчас сделаем рентген, если что, наложим гипс, и будешь как новенький.
— Мне как новенького не надо, ты мне как было верни.
С этими словами доктор с хромающим мэром удалились в соседний кабинет.
— Подождём? — спросил Хохлов, глядя на журналиста.
— Подождём, — ответил Ручкин.
Минут десять они сидели молча, каждый погружённый в свои думы.
— А может, пока ждём, за здоровье Аркадьича выпьем? По чуть-чуть, — нарушил молчание Хохлов, достав из-за пазухи бутыль с красной жидкостью.
— Что это?
— Вино. Вкус обалденный. Закачаешься.
— Дайте-ка угадаю, Самуила Степановича рук дело?
— Верно мыслите, недаром что журналист.
— Я не знаю, где тут у Филипповича стаканы, поэтому давай по-простому, — произнёс Хохлов и сделал большой глоток из горла. — На, держи, — сказал он, протягивая бутыль Ручкину.
— Надо же, какой цвет интересный, — проговорил Пётр Алексеевич, разглядывая бутылку. — Не просто красный, а прям как земля у вас, вот точь-в-точь.
— Надо же, а я и не замечал. Дай бутылку, рассмотрю получше.
— А вот и мы! — раздалось в дверях. Это был Семёнов в обнимку с Коноваловым. У мэра правая нога была в гипсе, но сам он был весёлый и довольный.
