Коньяк заставил директора музея немного порозоветь: Горелов расслабленно выдохнул, отхлебнул обжигающе горячий кофе, уселся в старом деревянном кресле поудобнее.
Ян сидел напротив него, повесив свою куртку на спинку стула, – кроме этого затасканного казенного стула сесть тут было больше негде.
– Люблю снег, – вдруг сказал он. – В маленьких городах нечасто бывает вся эта серая грязь, к которой так привыкаешь в Москве. К тому же снег всегда несет тишину. Люди спешат по своим делам, ругаются, увязая в сугробах, но все это кажется только частью большой всеобщей тишины.
Горелов моргнул и некоторое время смотрел на Климова пристальным, изучающим взглядом.
– Вы умеете видеть, – произнес он с улыбкой. – Это у вас профессиональное? Я, признаться, почти никогда не имел дела с людьми пишущими – какая тут у нас пресса?..
– Может, профессиональное, – кивнул Ян, – но скорее, думаю, врожденное. Меня с детства интересовали вещи необычные, выпадающие из привычной нам реальности. В Питере, в старинных дворах на Фонтанке, я собственными глазами видел призраков.
– Белой ночью? – тихонько рассмеялся Горелов.
– Нет, это был уже октябрь. Там хватает очень мрачных мест, насыщенных какой-то темной, пожирающей человека энергией. Обитатели этих колодцев ничего такого не чувствуют, привыкли, но чужаку может стать очень плохо. Как мне, собственно… А вот Заграйск я вижу абсолютно другим. Чертям и привидениям здесь делать нечего, не та энергетика – по крайней мере, мне так кажется.
– Ну-у, насчет чертей, – директор снова хихикнул, – я вам ничего не скажу, потому как алкашни у нас всегда хватало. Эти, соответственно, и с чертиками общаются! А вот что касается энергетики, так тут вопрос, как говорится, интересный. Еще в девятнадцатом столетии Заграйск славился «бабками» – ведуньями, вещуньями, но по большей части травницами. Генеральша Абросимова – была такая – сюда из самой Москвы лечиться приезжала. Не раз и не два, и вроде как помогли ей тут. А потом взяла и исчезла из особняка купца Промыслова, где гостевала. Большой скандал был! Чтобы дело замять, краевые жандармы слух пустили: мол, ушла генеральша в дальний монастырь, душу грешную спасать. А что за монастырь, где находится – о том распространяться не велено. Только ни в какой монастырь она, конечно, не уезжала. Вышла куда-то ранним утром – и все.
– Разбойники? – прищурился Климов.
– Кто знает?.. Леса тогда вокруг стояли глухие. Но мне приходилось пару раз слышать – давно уже, годах так в шестидесятых, – что старожилы, из тех семей, которые лет по сто здесь сидят, никогда не пускали детишек в долину Граи. Купаться, мол, только выше города, там, где холмы. А на Песчанку, в низину, ни ногой! Дурное место!
