— Ты уж не обессудь, пан Леха, коли скудно угощаю. Видишь, как нынче с урожаем-то туго — почти все под снегом осталось. Что по весне есть будем — не ведаю. А еще сеяться надо, да и монастырь свое требует. Ох, грехи наши тяжкие! — Лапша сокрушенно покачал головой. — По грехам господь и наказывает. Ну, авось, переможемся.
Староста помолчал, повздыхал, затем оживился:
— А что это мы всухомятку жуем. Кусок в горло не лезет. Вот сейчас я тебя взваром с липовым цветом попотчую. Самое то с морозу, да с устатку.
Лапша суетливо поднялся и направился в закуток за печь. До Алексея донесся тихий шепот хозяйки и окрик старосты: «Молчи, дура! Иди отсюда, сам все сделаю!»
Женщина выскочила из-за печки и, всхлипывая, скрылась за перегородкой. Алексей уткнулся в миску. Стало неловко и жалко тихую и явно забитую женщину, но лезть в чужие дела парень не собирался.
Староста вынес две глиняные кружки, исходящие душистым травяным паром.
— Вот ведь бабы! Волос долог, а ум короток. Наградил господь женой — все самому приходится делать, — раздраженно проворчал Лапша.
Алексей, демонстрируя мужскую солидарность, покивал головой и отпил из кружки. Душистый ягодный взвар оказался настоян на каких-то травах. Терпкий привкус вызывал ассоциации с лекарством, но неприятным не был, скорее, наоборот.
То ли от еды, то ли от горячего питья стало жарко, Алексей чувствовал приятную истому, глаза слипались, а голос старосты доносился, словно сквозь вату.
— Ишь, как тебя разморило, сейчас я на лавке постелю.
Единственное, на что хватило сил — сбросить сапоги, да подложить под голову сумку. Молодой человек провалился в сон как в омут, не чувствуя ни жесткой лавки, ни вони брошенной на нее хозяином козлиной шкуры. Это был даже не сон, а душное небытие без времени и пространства. Алексей перестал ощущать себя и растворился в этом небытии как кусок сахара в стакане с горячим чаем.
Внезапно в безвременье сна ворвалось чувство опасности, оно оказалось настолько сильным, даже перехватило дыхание. Молодой человек закашлялся и проснулся. Звериным чутьем угадал движение и скатился на пол, услышав раздраженную брань — человек, замахнувшийся на него ножом, не удержавшись, ткнулся в пустую лавку.
— А, косорукий, бей его! Уйдет ведь! — раздался хриплый голос старосты. Алексей рывком вскочил, одновременно встречая прыгнувшего на него мужика кулаком в челюсть. Тот хекнул, отлетел к стене, рухнул на большой сундук и затих.
Староста матюгнулся и, размахивая топором, кинулся вперед. Парень с трудом увернулся, уходя в сторону, подхватил табуретку, но ударить не успел. Лапша, несмотря на свой объемистый живот, оказался шустрым. Топор свистнул, рассекая воздух, и с хрустом врезался в подставленный Алексеем табурет. Староста дернулся, пытаясь освободить оружие, получил пинок в живот, отлетел к стене и, врезавшись в высокий поставец, съехал на пол под градом посыпавшихся с полок глиняных мисок.
