Председатель вспылил. Но... через несколько дней на общем колхозном собрании его действительно сняли.
Поставили нашего, деревенского, - Ивана Кузьмича.
В первый же день, встретив Шурку, он засмеялся, спросил:
- Мне тоже будешь ультиматумы писать?
- Буду, если станете обманывать.
- Зачем же обманывать?
- А я знаю? Зачем прежний-то обманывал?
И мед нам выдали...
Шурка поел, собрал с дощечки крошки, встряхнул их на ладони, бросил в рот. Достал бутылку с водой и, запрокинув голову, долго жадно пил. Потом поставил бутылку на старое место, сказал:
- Не думал я, что ты такой хороший пацан, Капка.
Я не ожидала таких слов от Шурки, растерялась.
- Неправда, Шурк. Ты всегда меня бил.
Шурка встал, поддернул серые мятые штаны.
- Не любил я тебя.
- За что?
- Не знаю.
- А я знаю. За то, что я отличница.
- Нет. Не любил, и все.
- А сейчас?
Я исподлобья взглянула на Шурку. Затаилась, ждала.
- А сейчас полюбил.
- Врешь, Шурка?
Шурка побожился.
- Так быстро?
- А чего?
- А я тебя, Шурк, еще нет, не полюбила.
Шурка удивленно посмотрел на меня и вдруг засмеялся:
- А ну тебя. Девчонки!.. Вечно у вас в голове не знай что. Я тебя как мальчишка мальчишку полюбил. И мы с тобой будем друзьями. Но уговор: больше ни с кем не дружить. Тебе с мальчишками, а мне с девчонками. Поняла?
- Поняла, Шурк.
Но мне отчего-то стало грустно. Я поднялась.
- Куда ты?
- Я домой пойду.
Шурка недоуменно смотрел на меня. Я вышла. Густая, темная ночь. Я присела на завалинку дома. С краешку присела, на жердочку. Что меня тревожило, не знаю. А тревожило. Я долго сидела и прислушивалась. Прислушивалась к самой себе. Тревога была где-то там, во мне. Грустная и волнующая.
В темноте ко мне неслышно подошла кошка. Потерлась шелковистым боком о мои ноги, замурлыкала.
Я наклонилась, погладила ее, взяла на руки.
- Кисонька! Хорошая моя, кисонька!
"Мур, мур, мур", - о чем-то ворковала-рассказывала кошка. И вдруг смолкла, насторожилась.
У плетня послышался шорох.
Кошка вздрогнула, царапнула меня и прыгнула в темноту.
Меня потянуло домой, в теплую постель. Захотелось укрыться одеялом, прижаться к Нюрке и поскорее заснуть.
А Шурка... Как он будет спать? На соломенном мате? Простынет. Под утро прохладно, да и сыро в погребе.
Я тихо-тихо пробралась в чулан, нашла старый папин тулуп, сняла его и так же тихо вышла.
Шурка спал. Спал на боку, подложив под голову вытянутую левую руку, коленки поджал к самому животу.
Я опустилась перед ним на корточки, осторожно притронулась к его волосам, вынула из них соломинку.
