— В Нью-Йорке нигде уже никто так ни на кого не смотрит, — заметил Дэхён.
— Поэтому мне тут везде, в общем-то, хорошо, — огляделся адвокат, пока собака немного растерялась на перекрестке, но, когда снова уловила что-то чутьём, то потянула группу людей за собой дальше. — А Ёндже говорил, давайте в Париж, давайте в Париж! Эх, романтик, не понимает он прелести бешеного и насыщенного темпа самого огромного мегаполиса с самым безумным блядством и преступностью… да и я не понимаю, ну да ладно.
Их окружили стены тесных переулков, дома, на торцах которых не было окон и дверей, а на фасадах, на первых этажах, где пестрели вывески китайских ресторанов, лавочек, забегаловок, ломбардов и притонов, прикрытых под видом тату- или массажных салонов, уже всё давно погасло и были опущены металлические щиты типа жалюзи. Тень, поскребя лапой, понюхала почву под собой ещё немного и, уже медленнее, принялась обходить здание, намереваясь заглянуть за него, в один из тех внутренних дворов, о существовании которого не узнаешь, если не осведомишься заранее, потому что заметить, мимо проходя, почти невозможно. Надписи с витиеватыми, в отличие от ровных японских, китайскими иероглифами, сообщали о содержимом заведений. В коридоре построек всё ещё держался стойкий вкус кисло-острых и остро-сладких азиатских приправ, соусов и древесно-травяных чаёв. Амбре разносило аппетитные, но тяжеловатые отголоски овощных гарниров в сое и жаренного в многократно использованном масле мяса.
— Что это тут у нас? — кивнул на непонятные ему символы Ёнгук, когда Тень в очередной раз притормозила. — О чем толкует эта клинопись Хамурапи?
— Это кафе, специализирующееся на жаренных цыплятах, — улыбнулся Сольджун, переведя по аналогии с японским, который знал достаточно хорошо.
— Цыплята в данном случае окно с тремя форточками, или столб с обрубленными электрическими проводами? — наклонил голову мужчина, вникая в логику того, кто изобрел эту загадочную восточную письменность.
— Лучше в школе надо было учиться, — хмыкнул Химчан, привлекая всеобщее внимание к собаке, которая замерла у одного из тех железных щитов, который, к тому же, был ещё поверх обезопашен раздвижной решеткой. Рядом с ним в здание вела кодовая дверь, горевшая красным огоньком сигнализации. Сунён подошла к ней, изучая.
— Некогда мне было учиться, я познавал жизнь! — заметив камеру слежения, просматривающую двор, он застыл и, подумав секунду, просиял во все зубы, позируя в объектив наивно-дружелюбной улыбкой и помахав. — Ребята, мне кажется, внутри уже знают, что мы тут и подозревают, что кучка подозрительных личностей у порога — это не бродячие циркачи.
