Сергей Сергеевич смотрит на меня, как на идиота и начинает тихо закипать.
— Мы не будем так рисковать. И я получил однозначные указания из Москвы — она больше не может представлять нашу страну за рубежом.
— Вы ее еще из комсомола исключите! Какое право вы имеете ломать девчонке судьбу?! А если завтра окажется, что ее отец ни в чем не виноват, и с арестом поторопились, что тогда — просто извинитесь перед ней?
— Надо будет, и извинимся! Это не тебе решать!
— Нет, мне! Никуда она не поедет. У нас контракт с американцами на запись диска и с англичанами на гастроли, и по этому контракту нам придется выплатить огромную неустойку за самовольную смену состава группы во время гастролей. Вот вернемся в Москву, и тогда будем решать вопрос с Ладой, а пока все остается без изменений.
— Не смей командовать! Молод еще!
— А вы пожалуйтесь на меня Щелокову. А еще лучше прямо Романову. Пока я не получу от них прямых указаний, говорить нам с вами больше не о чем!
Я скидываю его руку со своего рукава, и, не оглядываясь, возвращаюсь обратно. Заплаканная Лада уже все знает и стоит в окружении группы. Наши девчонки ее успокаивают, но похоже бестолку. Вижу растерянного Клаймича, удивленные взгляды англичан. Черт, как же некстати! Теперь уже я беру Ладу за руку и отвожу в небольшой коридорчик. Снаружи встает Леха.
— Слушай меня внимательно — я беру Ладу за подбородок, смотрю в заплаканные глаза — Я постараюсь вытащить твоего отца. Также как вытащил Клаймича. Как только прилетим, сразу пойду к Романову. Ты мне веришь?
Девушка кивает. После чего не выдерживает и начинает реветь. Обнимает меня, утыкаясь в плечо. Я терпеливо жду, прижав ее к себе. Проходит минут пять, Лада успокаивается, достает платок и пудреницу.
— Я нормально, спасибо тебе — девушка быстро приводит себя в порядок — Концерт не сорву
— Молодец — быстро целую ее в щеку. Красавица смущенно улыбается.
— Сергей Сергеич сообщил тебе об отце?
— Марков. Думала, сейчас схватит и повезет обратно в аэропорт.
— Не повезут — я скрипнул зубами — Возилка не выросла.
Мы возвращаемся в фойе. Внутри у меня все клокочет от злости, но срываться и позориться перед англичанами нельзя. Поэтому все, что я сейчас могу, это только тихо попросить Андрея Иннокентьевича — он мне показался наиболее вменяемым в их тандеме — унять служебное рвение комитетчика и дать нам сегодня спокойно выступить, оставив все разборки хотя бы до Лондона. После чего мы с Клаймичем проводим установочную беседу с группой. «Наши покровители нас не бросят, а мы не оставим Ладу в беде. Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами».
