Я положил его себе на колени, а оказавшийся рядом Паша зажал рану рукой в безуспешной попытке остановить кровь, но та продолжала хлестать.
— Пробита артерия и трахея, — сказал он, стараясь не смотреть на лицо Димы. — Он нежилец.
— Вы в порядке, товарищ полковник? — где-то далеко спросил солдат.
— Да, всё нормально, — мрачно ответил приближавшийся к нам Наумов-старший.
— Хррр… — хрипел кровью несчастный Дима.
Он из последних сил схватил меня за ворот и с удивительной силой опустил меня вниз, к своему лицу. Я поднёс ухо к его рту.
— Хррр… не… хррр… верь… ему… — сквозь хрип её слышно, совсем без голоса выдохнул он.
Я почувствовал, как его хватка ослабла, и его рука упала мне на колени.
Нет, не умирай! Я могу спасти тебя, доказать, что ты не виновен!
Я смотрел ему в глаза, пытаясь нащупать ту тонкую грань, за которой уже начинается чужой разум, но не мог никак её найти. Он умер, я видел это по его остановившимся, остекленевшим глазам.
— Мёртв, — вздохнул Павел, проверяя отсутствие пульса.
Он убрал блестевшую, окровавленную руку от раны, но оттуда уже ничего не хлестало, лишь текло тоненькой равномерной струйкой.
— Как жаль, что все кончилось именно так, — тихо сказал надо мной Наумов, теперь уже единственный, потерявший за один день обоих сыновей.
И он тут же побрёл обратно, словно здесь только что не умер его сын.
Во мне вулканом вскипел гнев, я вскочил, спихнув на Пашу быстро остывающее склизкое тело, и за один миг догнал уходящего замминистра.
— ЖАЛЬ? — вскрикнул я.
Не успел он обернуться, как я ударил его в ухо, постаравшись вложить всю силу в этот удар, чтобы ему было очень больно, раз уж он не чувствует боли из-за потери последнего сына.
Очнулся я уже лёжа, голова звенела, а в ребра меня безжалостно пинал тот самый солдат.
— Хватит! Я сказал, отставить, рядовой!
Бить меня перестали, но легче от этого не стало. Бока горели, было жутко больно дышать, я обессилено стонал, пытаясь почти не вдыхать воздух и глядя прямо вверх, на зловещие кучевые облака, начавшие сыпать на меня мягким, пушистым снегом.
— Зачем же Вы так? — склонился надо мной Наумов, держась за ушибленное ухо.
Я улыбнулся, поняв по его лицу, что мой удар достиг поставленной цели. Ему было очень больно, даже больнее, чем мне.
— Я ему верю, — тихо сказал я, но бока все-таки болели так, будто в них вонзили длинные тонкие ножи. — Я знаю, что убийца — Вы.
Я захотел прочесть его мысли, но он выпрямился и ушёл прежде, чем я смог это сделать. Но мне это было не так уж и нужно, я убедился в этом, увидев его реакцию на смерть Димы, и иных доказательств мне больше не требовалось.
