– А ты?..
– Да просто мимо проходил. – Горыня успокаивающе улыбнулся сестре. – Знаешь же, по таким делам главный – князь Васильчиков со своими головорезами.
Карету качнуло, и, проехав буквально десяток метров, она снова встала.
– Я вот чего понять не могу. – Маша ласково улыбнулась, но голос у неё просто сочился ядом. – Как можно быть таким отважным воином, отлично разбираться в поэзии и музыке и быть таким отчаянным вруном?
– А ты хочешь, чтобы я направо и налево рассказывал о том, что составляет государственную тайну? – Горыня усмехнулся. – Ты вон батюшку расспроси, как он в Польском королевстве заработал знак Ярого в серебре с пушками.
– Горыня! – Григорий Николаевич даже руками развёл от такой подставы. – Негоже молодым девицам знать такое. А вот ты лучше расскажи нам, как в гостях у Гагариных блистал. Вот уж то история так история. – Он довольно рассмеялся. – Представь себе, Машенька, что Горыня устроил у Гагариных настоящий концерт, совершенно покорив всех присутствующих, а княгиня, Всемила свет Игоревна, так расчувствовалась, что прилюдно расцеловала его и тут же объявила, что двери дома Гагариных всякий час открыты для Стародубских и в любой день.
– Да, для Всемилы такое совсем не свойственно. – Маша, уже давно была в курсе всех светских сплетен, что было одной из частей подготовки к выходу в общество, и о грозной ведунье была много наслышана. – Что же ты такое ей спел?
– Гагарины – семья военная. – Горыня посмотрел невидящим взглядом за оконце кареты, вспоминая тот вечер. – Даже Всемила Игоревна десять лет в войсковых волхвах отходила, за что и звание подполковника имеет вполне заслуженно, да и знаков воинской доблести немало. А уж старый князь, так тот с самим Кутузовым Берлин брал. Ну, я и спел… – Он вздохнул. – Я как стихи прочитаю, ладно?
Мне кажется порою, что солдаты,
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю нашу полегли когда-то,
А превратились в белых журавлей
Они до сей поры с времён тех дальних
Летят и подают нам голоса.
Не потому ль так часто и печально
Мы замолкаем, глядя в небеса
[5].
– Она потеряла двоих братьев в битве за Москву, – глухо произнёс Григорий Николаевич. – Слав умер у неё на руках, и даже её огромная сила не смогла спасти раненого. А Драгомир Вячеславович схоронил там отца. Так и познакомились, когда тела похоронным обозом в Москву отправляли.
Карета вновь качнулась, набирая ход, и вновь остановилась, проехав буквально сто метров.
Князь, прикрыв глаза, откинулся в удобном кресле и привычным усилием взял под контроль дыхание и погрузился в поверхностную медитацию, которая помогала ему обдумывать сложные вещи.
