Тревожное лето | страница 24



Потом она вскинула на Серегина глаза:

— Мы ведь разошлись с Игорем, ты знаешь?

Он кивнул.

— Так просто не расскажешь и не объяснишь. Это его постоянное пьянство, какая-то странная служба, круг его знакомств... И вообще, мы разные люди, Олег. К сожалению, поздно поняла это. А ты, — она прикусила верхнюю губу, которая была вздернута, как у ребенка, — а ты служишь? Воюешь все?

— Служу. Но, кажется, отвоевался.

— Ты так думаешь?

— Хочется думать.

— Если это не военная тайна, кто ты?

— Это не тайна. Переводчик. У Унгерна тоже драгоманом был.

— Говорят, скоро начнутся военные действия.

— А кто с кем собирается воевать?

— Какой ты скрытный! Переговоры с японцами в Дайрене провалились. Это тебе известно?

Серегин ответил с неохотой:

— Известно.

— Они действительно дурацкие требования предъявили?

— Кто кому?

— Японцы большевикам.

— Как тебе сказать... В определенной степени — да. Но если посмотреть на это с позиции...

Таня перебила его:

— Об этом сейчас все русские говорят. Ну, не все, конечно, — поправилась она, — а многие. Патриоты,

— Ты к кому причисляешь себя? — спросил Серегин как будто без особого интереса.

— Причисляю себя к ним.

— К патриотам?

— Удивлен? Ну, а ты?

Тема становилась щекотливой. Но вопрос задан, надо отвечать.

— Я тоже патриот. Это тебя устраивает?

— А точнее?

— Куда еще точнее!

— В настоящее время это довольно обще. Кругом патриоты, а войне нет конца. Скажи, а в красных ты стрелял?

— Ты задаешь какие-то странные вопросы. Почему это тебя интересует?

— Стрелял или не стрелял? — твердила Таня.

— Стрелял.

— Прямо вот так? — Она наставила в него лопаточку, которой ела мороженое, смотрела в глаза. — Бах — и все, да?

— Да. Прямо вот так. Бах — и все. Я солдат. Потому стреляю. Не я, так в меня.

— Ты жесток.

— А ты каким хотела бы меня видеть? Добреньким, когда вокруг столько крови? Человек, Таня, не однозначен, к сожалению. — Подумал. — А может, и к счастью, не знаю.

— Как это понять?

— Корова однозначна. Это животное. Ее предназначение — приносить людям пользу, давать молоко и мясо. А человек? Он сеет смерть, он рождает новую жизнь. Он созидает и в то же время разрушает.

— Значит, по-твоему...

— Это не по-моему, это так и есть.

— Ну, пусть ты многозначен. Так?

— И ты, — он тоже посмотрел ей в глаза. Секунду-другую они не отводили взглядов. Серегин насупился. Таня машинально поправила волосы.

— Тогда скажи мне, каково предназначение человека? Для чего он есть?

— Этого никто не знает...

— Что-то не хочется мороженого, — произнесла она и принялась рыться в сумочке, ища мелочь.