Он вооружился картой Ирландии, из которой выхватывал названия городов и деревень и, если бы он сделал свой рассказ кратким и убийственным, тогда вероятно, он был бы награжден известностью, которую так нетерпеливо искал. Но краткость ему была несвойственна. Он лихорадочно писал, ночь за ночью, пером, украшавшим его ночные кошмары. Ему легко приходили на ум изнасилования со всеми подробностями, и к тому времени, как его каталог изнасилованных протестантских девственниц достиг лондонских издателей, два других сочинителя уже напечатали свои собственные рассказы и пустили их в продажу. Преподобный Преданный-до-Смерти Херви упустил свой шанс. Печатать книгу не стали и вернули ему.
Отказ мира признавать его способности было не единственным разочарованием Преданного-до-Смерти, в его жизни существовала и другая печаль. Священник с тридцатью фунтами в год не должен испытывать недостатка в невестах, но Преданный-до-Смерти сосредоточился в своём тщеславии только на одной девушке, на девушке, которая, как он думал, будет подходящей и соответствующей спутницей для его восходящей жизни, девушке, которая могла бы обеспечить его земными благами. Он хотел жениться на Доркас Слайт.
Он желал её уже пять лет, наблюдая за ней с низкой кафедры и выискивая любую возможность навестить Уирлаттон Холл, чтобы поглядеть на её красоту. Отсутствие других поклонников воодушевило предложить Мэтью Слайту себя в качестве её мужа, но Слайт отверг его. Он был невысок, коренаст и непреклонен. Преподобный Преданный-до-Смерти Херви никогда не возвращался к этой теме. Но его отставка не уменьшила у Херви вожделения. Он так сильно хотел Доркас, что ему было больно.
Сейчас, сидя в саду и делая заметки для проповеди, которую он должен читать в воскресенье, перед ним возникла она. Его девушка из мечты пришла лично вместе со своим женихом.
Для Преданного-до-Смерти наступил горький момент, горький как желчь, но ему ничего не оставалось делать, как приветствовать их. Он засуетился возле Сэмюэла Скэммелла, понимая, что в однажды этот человек может стать его хозяином, и внутри ненавидел себя, что внешне ему приходится лебезить.
— Прекрасная погода, брат Скэммелл.
— Правда и ещё раз правда. Я говорил тоже самое дорогой Доркас.
Дорогая Доркас пристально разглядывала траву, ничего не говоря. Ей не нравился Херви, никогда не нравился, и она не хотела смотреть на его скорбное лицо с длинной шеей и двигающимся кадыком. Херви нагнулся, чтобы посмотреть ей в лицо.
