Тем временем все поле теоретической битвы (высоты с их эскарпами и контр-эскарпами) сместилось. В 1962 г. Леви-Строс опубликовал работу «Дикарское сознание». Вышедшее в свет по горячим следам за «Критикой диалектического разума», это исследование представило не только полностью альтернативную антропологию в любом смысле этого слова, но и завершилось прямыми нападками на историцизм Сартра во имя неизменных свойств сознания всех людей и достоинства всех человеческих обществ. Одним росчерком пера были сняты все притязания как диалектического разума, так и исторической диахронии в том виде, в каком их создал Сартр, — идеи, которые Леви-Строс просто ассимилировал в мифологию «цивилизованного» сознания, противопоставляемого «дикарскому», причем без какого-либо внутренне присущего превосходства первого над последним. Сартр, обычно такой живой и блестящий собеседник и неутомимый полемист, не дал никакого ответа.
«Конечная цель гуманитарных наук не в том, чтобы конструировать человека, а в том, чтобы растворить его»[2-3], — заключил Леви-Строс, выдвинув лозунг десятилетия. Когда, наконец, в 1965 г. поступил ответ от марксистов, то они не отвергли, а скрепили второй подписью притязания структуралистов. Луи Альтюссер в своих двух книгах «За Маркса» и «Читать „Капитал"», вместо того чтобы вступить в полемику с нападками Леви-Строса на историю или с его толкованием гуманизма, подкрепил их и включил в марксизм, толкуемый как теоретический антигуманизм, для которого диахрония была не более чем «развитием форм» самого синхронического знания. Сартр, как поведал на страницах еженедельника Итальянской коммунистической партии Альтюссер, не был верным другом исторического материализма — на деле он был даже дальше от него, чем его явный критик Леви-Строс[2-4]. Новизна и подкупающая прямота альтюссеровской системы неоспоримы: я защищал его наследие в других своих работах[2-5]. Она очень быстро завоевала престиж и влияние в левых кругах Франции, вытеснив предшествовавшие теоретические течения, представленные не только Сартром, но в равной мере Лефевром, Гольдманном и другими. Его система полностью покорила молодое поколение марксистов.
Однако даже в период расцвета альтюссерианство находилось во внутренней и фатальной зависимости от структурализма, который предшествовал ему и пережил его. Леви-Строс стремился разрубить наконец гордиев узел отношений между структурой и субъектом, исключив последнего из области научного знания вообще. Вместо того чтобы противиться этому подходу, Альтюссер усилил его, выдвинув версию марксизма, из которой субъекты были исключены; за ними сохранилась лишь роль воображаемых следствий идеологических структур. Однако на такого рода объективистском аукционе он был обречен на проигрыш. Год спустя его бывший ученик Фуко, громогласно заявив о «конце человека», в свою очередь, свел марксизм к непроизвольному следствию устаревшей викторианской эпистемы, и притом не более чем производному от нее
