Vobis rem horribilem narrabo…
mihi pili inhorruerunt.
T. P. ARBITRI, Satirae[3].
Мы возлежали вкруг пышно убранного стола. Серебряные лампы приглушенно светили; дверь только что закрылась за жонглером, вконец утомившим нас своими учеными свиньями; пылающие обручи, сквозь которые он заставлял прыгать своих недовольно хрюкавших животных, наполнили всю залу вонью горелой щетины. Принесли десерт: горячие пироги с медом, сваренных в сахаре морских ежей, яйца с паштетом на сдобных лепешках, дроздов под соусом, фаршированных тончайшей крупой, изюмом и орехами. Пока разносили блюда, раб-сириец услаждал нас пронзительным пением. Хозяин перебирал пальцами длинные кудри своего миньона, лежащего рядом, и грациозно ковырялся в челюстях золотой зубочисткой; возбужденный многочисленными чашами подогретого и неразбавленного вина, выпитого с жадностью, он с некоторым замешательством начал:
— Ничто не печалит меня больше, чем пиршество, что близится к концу. Это неизбежно напоминает мне о том часе, когда всем нам придется уйти навсегда. Ах! ах! сколь ничтожен человек! Жалкая пылинка, не более. Работать без устали, потеть, отдуваться и пыхтеть, сражаться в Галлии, в Германии, в Сирии, в Палестине, копить деньги монета за монетой, служить добрым хозяевам, переходить из кухни к столу, от стола к фавору; отращивать длинные волосы, как те, о которые я вытираю сейчас пальцы; стать вольноотпущенником; завести собственное дело да таких покупателей, как у меня; богатеть, отправляя торговые корабли и караваны в дальние земли; бесноваться и выбиваться из сил; но с той минуты, когда пиллей[4] вольноотпущенника покроет вашу голову, вы оказываетесь в руках иной, всевластной госпожи, от которой вас не избавят никакие сестерции. Будем жить, пока мы в довольстве и здравии! Дитя, налей-ка еще фалернского.
Он велел принести выкованный из серебра скелет, начал укладывать его в разных положениях на столе, вздохнул, вытер глаза и продолжал:
— Смерть — ужасная вещь; мысли о ней особенно досаждают мне после сытной еды. Говорил с врачами, но они ничего не могли посоветовать. Думаю, у меня дурное пищеварение. Бывают дни, когда мой желудок ревет, что твой вол. Надобно опасаться таких издержек. Не стесняйтесь, друзья мои, если чувствуете тяжесть. Поднимутся газы к мозгу, и вам конец. Император Клавдий имел привычку от них освобождаться, и никто даже не думал над ним посмеиваться. Лучше проявить невоспитанность, чем рисковать жизнью.
