Вратарь и море | страница 17
«Из дому», «из дому» – только и слышно по любому поводу. Это вместо того, чтобы напечь булочек и поиграть со мной в «Монополию». Я рассердился и ушел к морю.
Я еще малышом был, а дед уже брал меня в лодочный сарай. Я помогал ему и учился работать. Теперь я умею почти что все, и постепенно многие дела переходят в мои руки. Мы чиним сети, проверяем крючки, разделываем рыбу. Часто, когда я сматываю веревку или втыкаю нож на место в балку, я замечаю, что делаю это точно как дед. Его приятели-старики кличут меня в магазине Ларс-младший. Я больше похож на деда, чем на папу.
Я плюхнулся на перевернутое ведро для рыбы. Дед пропустил мимо ушей мои вздохи. Коротко взглянул на меня.
– Я обещал соседской кнопке поставить сеть на палтуса, пока лето не кончилось. Давай, может, завтра? – предложил он, вытаскивая большой ящик со спутанным переметом.
Я пожал плечами и взял в руки крючок.
Холодный августовский дождь шелестел по крыше. Было слышно, как вдалеке папа кричит что-то Минде, она что-то отвечает. Бок о бок со мной спокойно и невозмутимо работал дед. Руки у него большие, обветренные и загорелые.
– Дед, ты всегда был таким, как сейчас?
Дед потряс спутавшийся в ком шнур, вытряс очередной крючок и положил в ящик.
– Седым и старым и до рыбы охочим? – спросил он.
– Нет…
Мы приладили еще несколько крючков. Я не мог успокоиться и ерзал.
– Ты всегда был такой… довольный всем? – сказал я в конце концов.
Дед взглянул на меня с удивлением.
– Ну-у. Хотя по молодости, конечно, шебутил.
– Ты?
– Не без того, понимаешь. В заду шило, да кровь играет. Спроси вон Коре-Рупора.
Дед снова засмеялся. Я не понял, при чем тут Коре.
– Но я везучий. У меня семья, и здоровье, и катер, и времени выше крыши.
Он спокойно, не раздражаясь, тряс спутавшийся шнур.
– Но ведь бабушка умерла? – вдруг вырвалось у меня.
Дед нацепил крючок на перемет.
– Это да.
Его руки перестали двигаться. Я перестал дышать.
– Но знаешь, зато счастье, что мы с ней поженились и пожили вместе. Это мое главное в жизни везение, старина Трилле.
Он сложил в ящик последний крючок.
– Приходите с Леной завтра утром, ладно?
Я кивнул.
Когда мы на другое утро отчалили от берега, все было в голубоватой дымке тумана. Ни ветерка, в небе над нами бесшумно парили морские птицы, и у Коббхолмена тоже тишь, гладь и полный покой, сроду такого не видел. Даже Лена присмирела и держала рот на замке, пока крючок за крючком с наживкой из сельди уходили под воду.
– Пируйте, палтусы! – выпалила она, когда последний серебристый кусочек селедки пропал из виду. – Смерть в деликатесах!
