Я прям кончил.
Она была очень внимательна. В этом все дело. Она знала, как надо обращаться с мужчинами. Она заставляла тебя почувствовать, что быть мужчиной – это хорошо. Быть собой. Это, как мне кажется, самое разрушительное оружие из всех, имеющихся в арсенале женщины. Если ты умеешь поощрить мужчину быть собой, выдать тебе свой характер, свои особенности, то ты знаешь, как его направлять, а следовательно, он никогда не сможет от тебя спрятаться.
Я уже знал это.
Я сумел продержаться в рекламном бизнесе десять лет. Этот бизнес не из тех, что снискали себе славу благотворительностью. Но даже я, сам мистер Предвзятость, прошел через ее бархатные занавеси и подписал отказ от иска. Учтите, что я был готов: я не прикасался к женщине пять лет, блин!
Итак, она играла свою роль благовоспитанной ирландской аристократки, а я играл свою. Ирландского потерянного мальчика с глазами теленка. Она скользнула по полу ресторана и вывела меня обратно на Бродвей и Бликер-стрит, которые – в невежестве своем и к своему вечному стыду – я попросил показать мне, поскольку слышал, что это «круто-круто».
Она привела меня в гей-бар.
Я много лет не был ни в каком баре вообще, не говоря уже о гей-баре. У меня ушло около часа, чтобы сообразить, в чем дело. Там было много – как мне показалось – очень радостных мужчин средних лет с крашеными волосами, которые пели хором, столпившись вокруг пианино.
Они были взбудоражены. Не пьяны, просто счастливы. Херувимы. Она удалилась в туалет и оставила меня одного – на более долгое время, чем я счел необходимым. Насколько я знаю, она, должно быть, перешла через улицу, чтобы неторопливо выпить порцию, и вернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как ко мне прислоняется какой-то здоровяк с самой белозубой улыбкой из всех, что я видывал в своей жизни. Ей это понравилось. Ну, еще бы!
Мы переместились в другой бар. Чуть более людный. Мы сидели на барных табуретах, придвинутых вплотную, и она рассказывала мне с помощью своих ладоней – похоже, подхватила у американцев привычку жестикуляцией придавать форму словам, слетающим с губ, – как выиграла грин-карту в ирландскую лотерею и проработала около года в Новом Орлеане, прежде чем переехать в Нью-Йорк. Она заметно воодушевилась, рассказывая о Марди Гра и, конкретнее, о сопровождающих этот карнавал танцах. Говоря об этом опыте, она, казалось, была далеко отсюда. Это был единственный момент, когда она дала себе волю… Да, даже когда мы трахались – или следовало бы сказать, когда она меня трахала, – я помню, какой красивой она выглядела, но в этом было что-то еще, что-то нервирующее, не то чтобы настоящая ненависть, – может быть, ненависть к себе. Да. Больше похоже на ненависть к себе. Что бы это ни было, это было внутри. Ей самой пришлось с этим справляться. Мне так и не суждено было получить этот шанс. Эту привилегию.
