— Времени у меня действительно мало, спрашивайте, что вас интересует, — ответил Сергей.
— Твое личное дело перед отправкой в Москву будет тщательно изучаться и от того, какую я напишу характеристику, будет зависеть твоя дальнейшая судьба.
— Но вы меня совсем не знаете, как же будете писать эту характеристику? — спросил Мартынов.
— А вот если бы ты согласился со мной иногда встречаться и рассказывать все что произошло в части за последнее время, особенно о действиях и поступках командира: куда он ездил, о чем говорил, с кем встречался, — тогда бы написать положительную характеристику на тебя мне не составило никакого труда, хоть сейчас могу ее написать и отправить по инстанциям, указав, что ты толерантен к мусульманству, — закончил свою пламенную речь Тимофеев.
У Сергея от возмущения все закипело в груди, сердце забилось, словно он взбежал без остановки на Эльбрус. Такой наглости, такого цинизма он не ожидал, ведь уже вовсю начиналась перестройка, на дворе был 1986 год, а не 37-й, а тут на тебе — воскрес дьявол во плоти в лице Тимофеева…
…Нежданно-негаданно ОНИ к нам пришли, потушили огни, ставни закрыли, оставили щель… В луче затухающего солнца точками черными видна лишь шинель. Не дышится, не летится, одна осталась нам мразь.
Не дают продохнуть, высохнуть, помолившись, спокойно уснуть, наступают сплошными рядами, бьют батогами, души пряча в тень. Они, демоны глухие, в оковы сковали пудовые нас, и праведный День.
Сергей сделал несколько шагов назад.
Вспомнил, что в то время, когда он нес службу дежурным по части, Тимофеев в спортивном костюме, пробегая к морю на утренней зарядке, иногда заходил на территорию части и узнавал: как прошла ночь, не было ли каких-то нарушений воинской дисциплины или происшествий. Только сейчас до него дошло, что Тимофеев уже тогда пытался закинуть удочку и поймать Мартынова на крючок, сделать своим осведомителем. А теперь для этого был самый подходящий момент — под характеристикой на Мартынова должна стоять подпись человека в черной длинной шинели.
Сергею захотелось что есть силы размахнуться и ударить в это самодовольное и гнусное лицо, в эту скотскую морду. Ударить так, чтобы ОНО завопило и завизжало от боли и неожиданности, покатилось вниз с горы, подскакивая на каждой кочке, и плюхнулось в штормящее море. Чтобы никогда больше не появлялось на горизонте этой жизни. Но на проходной дивизиона стоял дневальный и с интересом наблюдал за двумя офицерами.
