— Слушай, майор, у тебя с головой все в порядке? Контузий не было? — спросил Ха Горбача.
— Я не был на фронте, товарищ генерал, — бледнея, ответил Горбач.
— Тебе каких было приказано найти?
— Блондинистых и светлоглазых.
— Ты цвета нормально различаешь?
— Так точно, нормально.
— Какое, блядь, нормально? — закричал Ха и ткнул пальцем в голову седого зека. — Это что, по-твоему, блондин?
— Он в показаниях написал, что до 1944 года был блондином, товарищ генерал, — ответил Горбач, стоя навытяжку.
— Со смертью играешь, майор, — кольнул его взглядом Ха. — Где помещение?
— Сюда… здесь, прошу вас… — засуетился Горбач, показывая на здание. Ха вынул из портсигара папиросу, размял, понюхал:
— Этих четверых веди туда, делай по инструкции.
— А остальных куда? — робко спросил Горбач.
— На хуй. — Ха кинул папиросу на землю.
Через некоторое время мы вошли в здание. Самую большую комнату отвели под простукивание. Окна в ней были забраны ставнями, горели три яркие лампы, из стен торчали наручники. Четверых пристегнули к ним. Голые по пояс, с завязанными ртами и глазами, они стояли у стен.
Внесли цинковый ящик. Ха распорядился, чтобы все покинули здание.
Адр открыл ящик. Он был с толстыми стенками и весь засыпан искусственным льдом, в котором хранят мороженое. Из-под дымящихся кусков льда торчали ледяные молоты. Я положила на них руки. И сразу же почувствовала невидимую вибрацию небесного льда. Она была божественна! Руки мои трепетали, сердце жадно билось: ЛЕД! Я не видела его так долго!
Адр надел перчатки, вытянул один молот и приступил к делу. Он простучал того самого седого. Он оказался пуст. И быстро умер от ударов. Потом молот взял Ха. Но в этот день нам не повезло: другие тоже оказались пустышками.
Отшвырнув разбитый молот, Ха достал пистолет и добил покалеченных.
— Не так просто найти наших. — С усталой улыбкой Адр вытер пот со лба.
— Зато какое это счастье — находить! — улыбнулась я.
Мы обнялись, кусочки льда хрустели у нас под ногами. Мое сердце чувствовало каждую льдинку.
Выйдя из здания, мы услышали выстрелы неподалеку.
— Это что такое? — спросил Ха у майора.
— Вы же приказали, товарищ генерал, остальных — к высшей мере, — ответил майор.
— Болван, я сказал — на хуй.
— Виноват, товарищ генерал, не понял, — заморгал Горбач.
Ха махнул на него рукой, пошел к машине:
— Всех вас чистить надо, разгильдяи!
За две недели мы объездили восемь лагерей, простучали девяносто два человека. И нашли только одного живого. Им оказался сорокалетний вор-рецидивист из Нальчика Савелий Мамонов по кличке Домна. Кличка эта была дана ему за татуировку на ягодицах: двое чертей с лопатами угля в руках. Во время ходьбы черти как бы закидывали уголь ему в анус. Но это была не единственная татуировка на полноватом, коротконогом и волосатом теле Домны: грудь и плечи его покрывали русалки, сердца, пронзенные ножами, пауки и целующиеся голуби. А посередине груди был вытатуирован Сталин. От ударов ледяного молота лик вождя стал обильно кровоточить. К этому окровавленному Сталину я прижала ухо и услышала:
