Он держал птенца в своих руках, пока паучиха умирала. Изучал магию, каждую ее грань, прежде чем она, казалось, вздохнула с облегчением и исчезла на ветру, освободившись наконец.
Сейрин упала на землю, ее глаза ничего не видели.
Полмысли и Дорин испепелил её. Никто не пришел узнать, что за вонь поднялась из ее пепла. Черное пятно, которое оставалось под ними.
Валг. Возможно, билет для него в Морат, и все же он обнаружил, что смотрит на темное пятно на полуоттаявшей земле.
Он отпустил Дамарис, лезвие неохотно затихло.
Он найдет свой путь в Морат. Однажды он освоит силу изменения внешности. Паучиха и все из ее вида могут сгореть в аду.
…
Сердце Дорина все еще билось, когда он обнаружил себя через час лежащим в палатке, не достаточно высокой, чтобы в нее можно было влезть, на одной из двух кроватей.
Как только Манона вошла в палатку, он снял сапоги и натянул на себя тяжелые шерстяные одеяла. Они пахли лошадьми и сеном, и, возможно, их выхватили из конюшни, но ему было все равно. Было тепло, и это было лучше, чем ничего.
Манона обследовала тесное пространство, вторую кровать и одеяло.
— Тринадцать — это нечетное число, — сказала она в качестве объяснения. — У меня всегда была палатка для себя.
— Прости, что испортил это.
Она бросила на него сухой усмехающийся взгляд, прежде чем усесться на кровать и расстегнуть сапоги. Но ее пальцы остановились, а ноздри вспыхнули.
Она медленно посмотрела через плечо на него.
— Что ты делал?
Дорин не отрывал от нее взгляда.
— Ты сделала то, что должна была сделать сегодня, — просто сказал он. — Я тоже так поступил. — Он не пытался дотронуться до Дамариса, который лежал неподалеку.
Она снова понюхала его.
— Ты убил паучиху.
В ее лице не было осуждения, только чистое любопытство.
— Она была угрозой, — признался он. И Валгским куском дерьма.
Настороженность захлестнула ее глаза.
— Она могла убить тебя.
Он подарил ей полуулыбку.
— Нет, она не могла.
Манона снова оценила его, и он выдержал это.
— Тебе нечего сказать о моем… выборе?
— Мои друзья сражаются и, вероятно, погибают на Севере, — сказал Дорин. — У нас нет времени, чтобы тратить недели на победу над Крошанками.
Вот она, жестокая правда. Чтобы получить хоть какую-то возможность на прием здесь, им пришлось пересечь эту черту. Возможно, такие бездушные решения были частью ношения короны.
Он хранил ее тайну, пока она этого хотела.
— Никаких самодовольных речей?
— Это война, — просто сказал он. — Мы прошли через такого рода вещи.
