И в этот момент откуда-то со стороны коридора раздались едва улавливаемые слухом крики и несколько хлопков, которые не могли быть не чем иным, как пистолетными или револьверными выстрелами.
Что именно Сергей внезапно ощутил, он так и не понял.
Сначала слегка закружилась, словно он находился внутри медблока и вот-вот должен был провалиться в привычное ничто темпорального переноса, голова.
В следующий миг все его естество буквально пронизало острейшее, как случалось только в самый напряженный момент боя, да и то не всегда, чувство смертельной, неотвратимой опасности. Пронизало настолько сильно, что на мгновение он буквально задохнулся этим чувством, без остатка растворяясь в нем.
А еще он услышал тонкий свист работающего на последних каплях горючего ракетного двигателя, столь знакомый Сергею по прошлой жизни, накатывающийся откуда-то сверху. При этом разумом он прекрасно понимал, что столь негромкий звук, скорее всего, просто не способен пробиться сквозь двойные пуленепробиваемые стекла сталинского кабинета, но готов был поклясться, что именно СЛЫШИТ его! Если это и на самом деле управляемая (или неуправляемая) ракета – которой здесь, в сорок первом, попросту неоткуда и взяться, эрэсы не в счет! – то сколько времени у него осталось? Секунда, полторы – или того меньше? И куда именно она ударит?
Время, казалось, остановилось, превратившись в некую вязкую и неподатливую субстанцию – он видел, как едва заметно двигаются губы продолжавшего что-то удивленно говорить Сталина; как Лаврентий Павлович тянется и никак не может дотянуться до подстаканника; как опускаются веки моргнувшего в эту секунду Зыкина…
Практически не осознавая, что делает – как уже не раз бывало в прошлом, рефлексы сработали куда быстрее разума, – Кобрин швырнул тело через столешницу. Обхватив не успевшего отреагировать Сталина, он вместе с ним рухнул на пол, в последние доли мгновения накрывая своим телом. Успев при этом заорать – впрочем, ни малейшей гарантии, что Зыкин его поймет и успеет среагировать, у него не было – «Витька, наркома прикрой!». Может, и глупость, конечно – что подобное сможет изменить, если по ним сейчас долбанет ракета с фугасной БЧ? Это ведь не начиненный взрывчаткой портфель, пронесенный фон Штауффенбергом в гитлеровскую ставку в июле 1944 года. Если вражеский снаряд попадет именно куда его навели, все это не будет иметь никакого значения: от боеголовки столом не защитишься, каким бы прочным тот ни оказался!
