Сегодня, двадцать девятого сентября, в день своего рождения, за два дня до моего первого рабочего дня, который я уже с нетерпением предвкушала, сразу после прочтения мной в социальных сетях с полсотни поздравлений от друзей, когда-то благополучно перебравшихся в южную часть страны, я решила провести в своём доме генеральную уборку, которая не осуществлялась уже более года. В течение дня я выбивала ковры, драила полы, вычищала кухню, протирала окна и перебирала кучу старого барахла. Примерно в час дня ко мне зашел Макс, с которым за прошедшие два месяца я успела сблизиться. В последнее время мне стало казаться, будто этот парень, который старше меня более чем на семь лет, начал проявлять ко мне излишнее внимание. Я не задумывалась над тем, что могу ответить ему взаимной симпатией, но, так как за мной прежде никто не ухаживал — не считая робкого одноклассника и мальчишку из параллельного класса, которого едва не отчислили из школы за торговлю пиротехникой в женской раздевалке — сам факт был приятен. После очередного съеденного пирога его бабушки — его ела только я, Макс лишь пил заваренный мной зеленый чай, жалуясь на то, что объелся этими пирогами дома — я снова принялась за уборку.
Приблизительно в девять часов вечера я окончила мучительный процесс и села на кресло-качалку. Библиотеку в виде прибитых к восточной стене переполненных деревянных полок, я решила оставить на завтра. Немного отдышавшись, я посмотрела на огромную коробку, набитую разнообразным барахлом, и, подумав еще пять секунд, решила занести её в комнату, к которой вела тёмно-коричневая, широкая лестница. Потолки дома были очень высокими, что могло в будущем позволить достроить дополнительный этаж, но, видимо, прежние хозяева ограничились лишь одной комнаткой, которая выступала с обратной стороны фасада дома. Я часто любила сидеть летом под высоко нависающей над головой комнатой, на свежей траве, и читать какую-нибудь книгу или рисовать…
Однажды в детстве, когда я играла у подножия лестницы, сидя на круглом ковре, тётка настрого запретила мне подниматься наверх даже по уважительной причине. Я прекрасно помню, что в тот момент не собиралась подниматься наверх, а после вето опекунши никогда даже не задумывалась об этом, чтобы не огорчать её. Наверное, в той комнате она хранила остатки своих воспоминаний, и с моей стороны было бы эгоистично до них дотрагиваться при её жизни. Однако сейчас этой женщины уже не было в живых и мне следовало куда-то деть остатки воспоминаний о ней, которые уместились всего в одну большую коробку.
