Черешня оказалась просто восхитительной, но, пока она ее ела, Сильви чувствовала, как внутри нарастает недовольство. Почему Франсуа заставляет ее ждать? Она взяла еще несколько ягод и только собралась снова сесть в кресло, как скрытая в резной стене дверь открылась. Вошел мужчина, но это был вовсе не Франсуа. Перед Сильви стоял сам герцог Сезар.
От удивления и особенно от разочарования Сильви стремительно вскочила, забыв о хороших манерах. Черешня посыпалась на пол:
— Как? Это вы? — воскликнула девушка, не сумев справиться с собой.
Герцог Сезар явно не рассчитывал на такой прием. Намеренно задерживаясь, он рассчитывал, что девчонка при его виде растеряется от страха и уважения. Но она смотрела на него горящими от ярости глазами и, похоже, даже не собиралась его приветствовать, как положено.
— Если бы я этого не знал, я бы поинтересовался, где вас воспитывали, дочь моя. Где же хорошие манеры, которые так старалась вам привить герцогиня?
Сильви поняла, что ей нужно уступить. Если она станет упорствовать, это ни к чему не приведет. Перед ней стоял человек, которого она никогда не любила, но ведь он отец Франсуа и все-таки ее благодетель. К нему необходимо отнестись с должным уважением. С очаровательной грацией Сильви присела в реверансе.
— Герцог! — произнесла она. Рассерженный герцог не собирался помочь ей встать, и девушка добавила, пытаясь смягчить его раздражение:
— Вы должны понять мое удивление. Я получаю записку от Ф… от герцога де Бофора, лечу сюда и…
— ..и встречаете меня. Я понимаю, какое впечатление это на вас произвело, но мне необходимо было с вами поговорить.
— В таком случае, зачем же пользоваться именем вашего сына? Вам достаточно было позвать меня, и я бы немедленно пришла.
— Возможно, но не наверняка. С другой стороны, записка могла случайно попасть не в те руки. А я хотел бы напомнить вам, что король запретил мне не только появляться при дворе, но даже жить в Париже. Да встаньте же вы, черт побери!
— С радостью, герцог! — облегченно выдохнула Сильви, уже чувствовавшая, что вот-вот упадет. Она осталась стоять и смотрела прямо на него. С некоторой грустью девушка осознала, что изгнание, пусть и такое роскошное, не пошло ему на пользу.
В сорок три года Сезар Вандомский казался сильно попорченным временем, постаревшей копией Франсуа. Он не расплылся только потому, что, как и все Бурбоны, оставался сумасшедшим охотником, а длительные прогулки верхом и упражнения со шпагой сохранили ему стройность и упругие мышцы. Зато на лице отразились следы всех страстей и пороков, мучивших этого человека.
