Города и дороги. Избранные стихотворения 1956-2011 | страница 17



…на лестнице у ростовщицы… «Он уже был на лестнице… Переведя ⇨ дух и прижав рукой стукавшее сердце, тут же нащупав и оправив еще раз топор, он стал осторожно и тихо подниматься на лестницу, поминутно прислушиваясь. Но и лестница по ту пору стояла совсем пустая. (…) Потом еще раз прислушался вниз на лестницу, слушал долго, внимательно» (Достоевский, «Преступление и наказание»).

…между печкой и шкафом… ⇨ «Или вправду там кто-то снова / Между печкой и шкафом стоит?» (Ахматова, «Поэма без героя»), в свою очередь, идущее от: «С правой стороны этого шкафа, в углу, образованном стеною и шкафом, стоял Кириллов…» (Достоевский, «Бесы») и: «В самую эту минуту, в углу, между маленьким шкафом и окном, он [Раскольников] разглядел как будто висящий на стене салоп…» (Достоевский, «Преступление и наказание»). Приводя эту последнюю цитату, В.Н. Топоров пишет: «…один из важнейших мотивов сна Раскольникова (…) многократно повторенный в разных комбинациях (шкаф, печь, стена, окно) в русской литературе» (О структуре романа Достоевского в связи с архаичными схемами мифологического мышления. Прил. 4 // В.Н. Топоров. Миф. Ритуал. Символ. Образ), а дальше, в прил. 7, озаглавленном «Узость – ужас», приводит еще целый ряд схожих примеров, прежде всего из Достоевского.

«Гримасою прощальной…»

Гримасою прощальной
на мой закат печальный,
на пройденный зенит,
на мой печальный запад,
где прежней жизни запах
едва в ушах звенит,
на мой холодный ужас,
на мой остывший ужин,
на пайку новых лет,
и оклик твой печальный,
плеснувший в берег дальный,
последний мне привет…

«Как молчаливы эти ивы, эти вербы…»

Как молчаливы эти ивы, эти вербы,
хоть вдоль дорог и вширь полей гудит вихорь,
в нас еле живы еле внятные напевы,
плач предков, клёкот журавлей, судьбы прихоть.
Как терпеливы эти руки в теле глины,
хоть полночь сжала горизонт серпом лунным,
забыть мотивы, не запеть всё те же гимны,
«Крайобраз по…», и новый фронт открыт гуннам.

«Крайобраз по..» ⇨ Начало польского названия к/ф Вайды «Пейзаж после битвы» («Krajobraz po bitwie»).

«Тень мой, стин мой, тихий стон…»

Тень мой, стин мой, тихий стон
струн, натянутых на стены,
камерная музыка
и казарменная брань.
Я и до сих там брожу,
брежу, грежу и тужу,
в ту же сдвоенную решку
зачарованно гляжу.
Все свое ношу с собой:
этажи в пружинных сетках,
вечное отчаянье,
ежедневное житье.
Только тень в стране теней
все яснее и плотней,
и сгущается над нею
прежний иней новых дней.

Тень мой, стин мой… ⇨ «Тень» (cień) по-польски мужского рода, отсюда «тень мой»; «стин» (stín) – тоже тень, но по-чешски.