Ее собеседнику на другом конце провода было что сказать. Она слушала.
Затем сказала:
— Номер сто двадцать восемь. Вам следовало бы знать — вы сами его заказывали… А, вот оно что… Что ж, хорошо. Я подожду.
Она повесила трубку. Молчание. Полное молчание. Затем тот же голос проговорил медленно и без всякого выражения:
— Бетти, Бетти Мэйфилд. Бедняжка Бетти. Ты была хорошей девочкой — давным-давно.
Я сидел на полу, на полосатой подушке спиной к стене. Я осторожно встал, положил стетоскоп на подушку и прилег на диван. Он скоро приедет. Она его подождет — деться ей некуда. Поэтому она и приехала сюда. Я хотел узнать, почему ей некуда деться.
Туфли у него были наверняка на каучуковом ходу, потому что я ничего не слышал, пока у соседней двери не раздался звонок. Я сполз на пол и вновь взялся за стетоскоп.
Она отворила дверь, он вошел, я мог себе представить улыбку на его лице, когда он сказал:
— Привет, Бетти. Бетти Мэйфилд, если я не ошибаюсь. Ничего себе имечко.
— Мое собственное, девичье, — она притворила дверь. Он хмыкнул.
— Я полагаю, правильно сделала, что переменила. Но как насчет монограмм на чемоданах?
Его голос понравился мне еще меньше, чем его ухмылка: высокий, бодрый, прямо пузырящийся от похабного благодушия. Если в нем и не было прямой насмешки, то она подразумевалась. От его голоса у меня челюсти свело.
— Видимо, — сказала она сухо, — это и было первым, что бросилось вам в глаза.
— Нет, малютка. Это ты — первое, что бросилось мне в глаза. След обручального кольца — второе. Монограммы — только третье.
— Я тебе не малютка, вымогатель дешевый, — сказала она с внезапной глухой яростью. Его это не особенно задело.
— Может, я и вымогатель, милашка, но, — снова самодовольный смешок, — совсем не дешевый.
Она шла по комнате, видимо, отдаляясь от него.
— Хотите выпить? Я вижу, у вас с собой бутылка.
— Не боитесь, что это может пробудить во мне любострастие?
— Я боюсь в вас только одного, мистер Митчелл, — сказала она ледяным тоном. — Вашего большого трепливого рта. Вы слишком много болтаете и слишком сильно любите себя. Лучше постараемся понять друг друга. Мне нравится Эсмеральда. Я здесь бывала и раньше, и мне всегда хотелось сюда вернуться.
Чистое невезение, что вы живете здесь и что мы встретились в поезде. Самое скверное невезение, что вы узнали меня. Но это только невезение, не более того.
— Везение для меня, милашка, — прогнусавил он.
— Может быть, — сказала она, — если вы не перегнете палку. Она может сломаться, и обломки полетят вам прямо в лицо.
