Никита узнал Игоря по голосу, уставился на него мутным взглядом, снова подкупающе улыбнулся:
— А я что? Я ничего. Не подойдешь — не трону.
И вдруг, сильным взмахом руки с ножом очертив пространство вокруг себя, вызывающе выкрикнул:
— А подойдет кто — зарежу! И не обижайся! Сказано, не подходи!
Игорю оставалось каких-нибудь три-четыре шага. И помирать от ножа пьяного хулигана не хотелось. Но разве Никита способен поднять на него руку после всех дней, проработанных бок о бок?
— Ты что, не узнал меня, Никита? — мирно спросил он и шагнул вперед. — Это ж я, Игорь. Погуляли и хватит. На, закури. Спички у тебя есть?
Никита удивленно поглядел, переложил нож в другую руку, достал коробок. Игорь подошел вплотную, они закурили от одной спички. Папироса прыгала в руке Никиты, он проносил ее мимо рта.
— Вот так, — Игорь всунул ему папиросу в зубы, кивнул на спеленатого Гошку. — Этот пусть лежит, а мы поедем. Да убери нож, что ты размахиваешь им, как мясник, еще порежешься спьяну. Дай-ка мне его, вернее будет.
Нож сам выскользнул из ослабевших пальцев Никиты. Теперь видно было, что пьян он мертвецки.
Под восторженный шепот девушек, чувствуя себя героем, о котором завтра будут рассказывать и в лагере, и в поселке, Игорь обнял Никиту и потащил к машине.
Полукольцо зрителей распалось. Куча парней со смехом развязала Гошку — Гошка был тоже пьян, грязен, измучен и, встав на ноги, заплакал. Когда всхлипывающего Гошку привели к машине, Никита уже спал.
— Парни, в кузов! — командовал Игорь. — Наумова, сядешь в кабину! Давайте поворачивайтесь, и так прославились на весь район!
Притихшая Лелька потянула его за рукав:
— Игорь Матвеевич, я уж с Никитой, в кузове, растрясет его. А Гошка пусть в кабине, вон какой он… жалкий.
В пути Никиту вырвало. Лелька держала его голову и ласково приговаривала:
— Ничего. Ничего. Ты не смущайся, это ничего. Полегчает.
— Ты бы там вот так помурлыкала, — сказал кто-то из парней.
— Молчи уж лучше, храбрец! — огрызнулась она.
Когда приехали в лагерь, Лелька помогла спустить Никиту на землю, проследила взглядом, как его втащили в палатку, сбегала за ведром и тряпкой, не стесняясь, высоко подоткнула подол нарядного платья и прикрикнула на шофера:
— Чего стоишь столбом? Посвети, я в кузове приберу!
Митрофанов опрашивал свидетелей. Парни переминались с ноги на ногу, отвечали неохотно. В общем, дело представлялось так: Никита и Лелька уже неделю в ссоре; сегодня вечером Лелька была очень весела и села с местными хлопцами, Никита озлился, задирал и ее, и хлопцев, а Гошка сказал «нехорошее» про Лельку, мол, нечего с такой путаться. Никита ударил его бутылкой, повалил. Кое-кто пробовал вмешаться, но Никита всех раскидал, содрал со стола скатерть и спеленал Гошку, а в рот ему сунул кепку, чтоб не кричал. В этом месте рассказа свидетели фыркали, вспоминая смешные подробности, о которых не стоило докладывать начальнику. О ноже не помнил никто, — какой нож? У Никиты вроде и не было никакого ножа. Перочинный, что ли? Не видали… А что грозился Никита — так ведь спьяну чего не сболтнешь!
