Субботние послеполуденные часы, видимо, были использованы с толком: абрикосовые и вишневые деревца окопаны и политы, ягодники подвязаны и тоже политы. Лопаты стояли рядом, воткнутые в землю, лейки сохли, перевернутые, а работники — отец и сын — вовсю намывались у колонки.
Заря окрашивала в розовый цвет их обнаженные спины и руки — у обоих одинаково мускулистые и складные, хотя один был выше и тоньше, а другой шире и кряжистей. Кузьма Иванович первым накрепко растерся полотенцем, накинул чистую рубаху, и сразу, как только здоровое, кряжистое тело скрылось под рубахой, заметнее выступило по-стариковски морщинистое лицо с седыми усиками.
— А-а, мушкетеры! А куда третьего подевали?
Не дожидаясь ответа, он взял под руку Липатова и повел его к дому, торопясь закурить трубку и высказать то, что его занимало.
— Нет, Михайлыч, как тебе нравится это английское гостеприимство?! Риббентроп гостит в имении лорда Лон… Лон…
— Лондондерри.
— Во-во! Якшаются с фашистами, лебезят перед Гитлером, а Чемберлен и Черчилль требуют усиления вооружений. Как ты это понимаешь, а?..
Вовка все еще фыркал и ухал у колонки: Палька щедро поливал его вздрагивающую от холода спину.
Оставшись одна, вторая девушка бросила работу, выпрямилась, потянулась всем своим сильным, статным телом и не спеша направилась к париям у колонки. Ее черные глаза глядели на них лукаво и смело.
— Хватит тебе, Вовка! — сказала она и закрыла кран. — Размокнешь.
Он повернул к ней покрасневшее от воды лицо с застенчивой кузьменковской полуулыбкой.
— А тебе жалко будет?
— Не надейся, — сказал Палька. — У этой девицы сердце из ржавого железа.
— А ты помолчи, когда старшие разговаривают!
Оба озорно улыбнулись и стали удивительно похожи. Девушка была сестра Пальки, Катерина.
— Ты ошибся калиткой, — сказала она брату, — твоя наискосок через улицу.
— Повторяю твои ошибки, — откликнулся Палька и подтолкнул Вовку, который стыдливо прикрыл полотенцем голую грудь. — Ты не знаешь, ради кого она бегает сюда полоть ваш огород, когда свой зарастает сорняками?
Вовка молча улыбался и следил влюбленным взглядом за уверенными движениями Катерины. Она ополоснула руки, набрала воды и теперь пила из ковша, роняя на землю блестящие капли.
— Дай-ка полотенца краешек, — попросила Катерина, помахивая мокрыми руками.
— Я сам тебе вытру… Ой, как ты оцарапалась!
— Ажину искала в балочке.
— Что ж без меня? Я б тебе самые верхние пригнул.
— Думаешь, сама не добралась?
