Горный инженер Анищенко если и не забыл о тяготах, то, во всяком случае, расстался с ними. Тогда еще не знали понятия "молодой специалист" его назначили главным механиком Рутченковского рудника. С тех пор и стал он Николаем Антоновичем. В качестве личного транспорта ему выделили пегую лошадь Дуче. Он работал как черт. Уже ничего не боялся, позволял себе обрывать на совещаниях управляющего рудником, не выполнять указаний треста и не всегда прислушиваться к звонкам из райкома.
Днем Анищенко проводил наряды, метался по подземным выработкам, и совсем неизвестно было, спит ли он по ночам. По ночам его почти всегда поднимал телефонный звонок, и главный механик скакал на своей Дуче на рудник.
Аварии его бесили. В них не было никакого смысла и порядка, одна тупая случайность. И, выезжая на-гора после тяжелой аварии, Анищенко с усмешкой вспоминал легкое движение Зосимова по зеленому полю.
Стахановское движение только-только начиналось, и райком предложил провести на рудниках и шахтах неделю ударного труда. Каждый день отмечался перевыполнением плана. Где на четверть, где на половину, а где и вдвое. И лишь на Рутченковском добыча слегка упала.
А дело было в том, что Анищенко имел свои соображения, и он проводил в это время очередной ремонт и ревизию забойного оборудования. Управляющего он убедил ежедневно спускаться под землю, а на звонки из треста отвечала секретарша. Они выезжали на поверхность поздно, так что были неуловимы.
Но в конце ударной недели на рудниках упала производительность: горели изношенные электродвигатели, выходили из строя компрессоры, лопались коммуникации сжатого воздуха, и электровозы громоздились на рельсах. Тогда же Рутченковский вырвался вперед и закончил соревнование совсем не последним, как раз в середине. Однако работа тут не кончилась: надо было и дальше качать уголек. А из всех лишь Рутченковский рапортовал о досрочном завершении годового плана.
За тот провал полетели многие головы в тресте, а Анищенко стал там главным механиком. Шел ему двадцать седьмой год. Он привык все делать серьезно, радовался за себя, за свои электродвигатели, насосы, компрессоры, работающие на совесть. Николай Антонович полюбил машины. И не щадил людей: в них не было совершенства.
Ему стало трудно без Зосимова. Он понял судьбу бегущего за мячом человека.
Анищенко глядел на Зосимова и видел совершенство. Он уже не завидовал ему и стал сдержаннее. Шахты будто высушили его, и он, прежде неразговорчивый, окончательно замкнулся.
