Латыш первым потянулся к бутылке и начал уверенно готовить грог.
Отпив несколько глотков, Мегрэ спросил:
— Вы хотели ее убить?
Ответ прозвучал сразу же и был столь же естествен:
— Я не смог.
Но тут лицо Латыша стало подергиваться от нервного тика, который, вероятно, постоянно мучил его.
Он быстро моргал, рот перекашивало то в одну, то в другую сторону, ноздри то втягивались, то раздувались.
Волевое и умное лицо Петерса как бы расплывалось.
Перед Мегрэ снова стало возникать лицо русского бродяги с расшатанными нервами, на которого комиссар старался не обращать внимания.
Именно поэтому он и не заметил, как рука его собеседника вновь потянулась к бутылке. Наполнив стакан, Латыш одним глотком осушил его, и глаза у него заблестели.
— Петерс был ее мужем? Ведь он и Улаф Сванн — одно и то же лицо, верно?
Не в состоянии усидеть на месте, Латыш встал, поискал вокруг папиросы и, не найдя, кажется, огорчился. Оказавшись около стола, на котором стояла печка, он снова налил себе рому.
— Начинать надо не отсюда, — сказал он. Затем, глядя прямо в лицо собеседнику, продолжал: — В общем, вы знаете все или почти все.
— Два брата из Пскова. Близнецы, не так ли?
Вы — Ханс, тот, кто с восхищением и покорностью смотрел на другого…
— Еще когда мы были совсем маленькими, он забавлялся тем, что обращался со мной, как со слугой. И не только когда мы были одни — перед товарищами тоже. Он не говорил «слуга», он говорил «раб». Он заметил, что мне это приятно. Почему приятно, я так до сих пор и не знаю. Я смотрел на все только его глазами. Отдал бы за него жизнь.
Позднее…
— Когда — позднее?
Лицо Латыша задергалось. Он заморгал. Отпил глоток рома.
Пожал плечами, словно говоря: «В конце концов…»
Когда он заговорил, голос его звучал глухо:
— Позднее, когда я полюбил женщину, я думал, что не смогу быть больше предан… Наверное, мог. Я любил Петерса, как… Не знаю, как. Я дрался с товарищами, которые не хотели признавать его превосходство, а поскольку я был самым слабым, то принимал удары с чем-то вроде ликования.
— Такое подчинение одного другому встречается у близнецов, — вставил Мегрэ, приготовляя себе второй стакан грога. — Вы не подождете минутку?
Он подошел к двери, крикнул Леону, чтобы тот принес ему трубку, которая осталась в кармане пальто, а также табак.
Латыш перебил его:
— А мне папиросы, пожалуйста.
— И папиросы, хозяин… «Голуаз».
Мегрэ вернулся на место. Оба молча ждали, покуда служанка не принесла то, что они просили, и удалилась.
