Я открываю сообщение и непроизвольно всхлипываю. Прикрываю рот ладонью, чтобы сдержать слишком громкий звук, но тут же слышу в телефоне хрипловатый смех Ветра.
Нет, конечно, он сфотографировался не в трусах. Но это снимок сверху вниз: от середины груди и до колен. Я вижу покрытую негустыми волосками грудь, выпуклый проработанный пресс, смуглые жилистые руки с длинными тонкими пальцами. Одна рука как раз чуть-чуть оттягивает вниз резинку домашних штанов ровно до той точки, когда темная дорожка опускает до неприличия низко.
Он худощавый, но рельефный. Слава богу!
— Ну же, детка, скажи что-нибудь, — все еще посмеивается Ветер, когда я снова прикладываю трубку к уху.
Что ему сказать? Что я покорена? Поражена? Что я словно под гипнозом от его рук? Что я, как маленькая, хочу добровольно поддаться на эту провокацию?
— Я хочу к тебе прикоснуться, Ветер, — говорю я самую приличную фразу из множества, что сейчас роятся в моей голове. — Это невозможно, но я бы этого хотела.
Он перестает посмеиваться, вздыхает, точнее — цедит воздух сквозь зубы.
— И я бы хотел, чтобы ты ко мне прикоснулась, Осень. Но в жизни все слишком дерьмово и сложно, чтобы портить нас реальностью.
Он говорит еще что-то, но на этот раз я не разбираю слов.
Мне грустно. Это не та грусть, которая была со мной все те дни, когда я отчаянно пыталась отыскать причину его молчания. Это скорее приятная меланхолия. Мы как будто молча говорим друг-другу: мы существуем лишь бестелесными призраками в шепоте ночных разговоров со вкусом кофе и шоколада, в запахе дождя, тумана и сигарет. Мы словно сыгранная экспромтом мелодия, которую нельзя переложить на ноты, ведь после этого ей уже никогда не прозвучать так же искренне.
— Скажи мне что-нибудь, Ветер, — прошу я, прижимая трубку так сильно, что горит ухо.
— Разве мы и так не говорим? — Слышу ухмылку в его голосе.
Смотрю на часы, вдруг понимая, что стрелки перевалили за два часа ночи, а мне вставать в шесть тридцать и весь день расписан по минутам до самого вечера. Но я не хочу уходить. Не могу, если уж быть честной с самой собой. Прижимаюсь лбом к стеклу, чувствуя себя одной из тех ванильных девочек, которые читают книги, завернувшись в плед и снимают селфи на фоне залитого дождем окна. С ним я хочу быть другой: разнеженной, слабой, раскрепощенной, сумасшедшей.
— Не притворяйся, что не понял, — говорю чуть тише. Почему с ним все так… странно? — На твоем родном языке.
— А я с тобой на каком говорю?
