Теща моя всегда заботилась, чтобы у меня в доме все было под рукой. Едва я утром выйду заспанный в прихожую, едва она услышит скрип нашей двери, как уже бежит с ведром теплой воды и полотенцем — знает, что стоит мне минут пять посидеть в кухне неумытым, и я весь день буду раздражен, все у меня будет валиться из рук.
Дрова, которые я охотно нарубил бы сам, колола она. Бывало, ни слова не говоря, берет топор и пилу, валит в лесу бук, а потом одна тащит его на тележке во двор. И пока я раздумываю, с какого конца взяться за бревно, она, не дожидаясь меня, успевает распилить его на четыре равные части, а поленья с грохотом побросать в угол.
Сколько раз осенью я уговаривал ее не полоскать белье в речке — простудится, вот куплю резиновые сапоги… а она отвечала с улыбкой, что ничего с ней не станется, полощут же другие женщины, да и белье не может ждать три недели, пока в магазине появятся сапоги. И вообще мне нечего беспокоиться. И все это говорилось ласково, с улыбкой, а я воспринимал ее слова как подначку, думал, она нарочно подчеркивает мою неприспособленность, и это приводило меня в бешенство.
Больше всего теща заботилась о моем желудке. То и дело спрашивала: «Эмиль, ты не голодный? Не стесняйся, скажи, чего тебе хочется?» И попроси я у нее тетерева в вине, она бы непременно его приготовила. Эта женщина всегда была готова исполнить любой мой каприз. Хвати у меня нахальства сказать, что я не стану есть того, что уже почти сварено, она преспокойно принялась бы стряпать другое, по моему заказу. А скажи я ей, что, пожалуй, хочу уже не это блюдо, а прежнее, — она с улыбкой доварила бы его, лишь бы ублажить мою беспокойную натуру.
Наш сад окружал старый прогнивший забор. Через дырки к нам пролезали соседские куры и разгребали грядки с только что посеянными овощами. Я давно решил поставить новый забор, такой, чтоб через него и мышь не прошмыгнула. Сделал точный расчет, расписал общую сумму по частям, но не успел я раздобыть нужный материал, как мама Гелены уже выкопала ямы, забетонировала железные столбики и натянула сетку. Мне оставалось только поливать бетон водой, чтобы не потрескался. До сего дня не понимаю, как это удалось ей одной, а я еще тогда разозлился на нее…
В ту пору на меня частенько накатывала тоска, и валялся я в саду на травке, словно ненужная рухлядь. Меня мучила собственная никчемность, я все думал, как бы сделать так, чтобы наше сходство с тещей проявлялось не только в мелочах, но и в делах серьезных. А она спрашивала меня самым искренним тоном:
