Люди стремятся к тому, чего у них нет. Чехи и словаки тянутся к теплым морям, немцы — тоже к морю или, на худой конец, на Балатон; население приморских стран — навстречу им. Венгры оккупируют магазины словацких пограничных городов, жители Словакии рыщут по другую сторону границы, и все это мельтешение народов сопровождает нервозность, спешка, лихорадка!
Она спасается из опасной зоны в тихие кривые улочки, задыхается, потеет — так спешит. Надо немного передохнуть, а то в боку закололо. Переводит дух.
Вчера вечером позвонила дочь, спросила, не заехать ли за ней на машине. Зачем, ответила она, у вас и так полно забот, приду пешочком помаленьку, чего вам заезжать… Это явно устраивало дочь, она не стала больше уговаривать, сразу согласилась, только напомнила ей, чтобы приходила не позже десяти.
Да, дважды повторила, чтобы мать пришла не позже десяти, тогда успеет отдохнуть…
Когда мать приблизилась к особнячку, облицованному темно-коричневой керамической плиткой, снова, как уже не раз бывало, ощутила какой-то морозец по спине. Тут, в этом красивом доме, живет ее дочь, хозяйничает ее Зузка! У матери даже голова закружилась, пошатнуло ее — боже мой!
Перед домом стоят три машины. Желтую, зятя, она знает, а вот красная и белая ей не знакомы. Должно быть, родных Тибора, видно, и ночевали тут… Райфы — довольно многочисленное семейство, по крайней мере так говорит дочь. Да ведь мать и сама кое-что помнит. Помнит она старого мастера — выйдет, бывало, из своей мастерской на солнышко, прислонится к двери с цигаркой в уголке рта и смотрит куда-то напротив, где католическое кладбище.
Мастерскую старый Райф держал недалеко от Сиреневой улицы, в одноэтажном угловом доме на Кладбищенской линии. Кроме нее, в доме было несколько квартир, выходивших на Долгую улицу. Лишь в мастерскую вход был с Кладбищенской линии. В одной из квартир жили сами Райфы; они и остальные семьи были тут только съемщиками, дом принадлежал кому-то из Гроссов, но после войны отошел государству, что, впрочем, на бытовых условиях его обитателей никак не сказалось. Для отправления естественных нужд использовались все те же деревянные будки в конце сырого двора, по которому по-прежнему шныряли крысы, и после смены владельца в дождливую погоду все так же протекало в квартиры, а по воду так и ходили к общей колонке на Кладбищенской линии.
Старый мастер… Погруженный в себя, почти безразличный к окружающему: постоит, бывало, на солнышке перед мастерской, потом вдруг как бы очнется — и назад, в темные ее просторы, чтобы там до вечера чинить велосипеды, детские коляски, тачки, кофейные мельнички, всякую всячину, даже мотоциклы, если клиент уже пришел и никак не отвязывается, твердя, что больше некому привести в порядок машину.
