Горная дорога (по ней обычно спускались вниз к молчанским землям) была еще мокрая, грязная и скользкая. В глубокой колее, оставленной колесами тяжелых повозок, кое-где еще стояла вода. В воздухе веяло влажным запахом распускающегося леса. Издалека, с юга, слышался гул канонады и треск железнодорожных шпал, уничтожаемых немцами.
Мишо Порубский, сын молчанского общинного служителя, шагал впереди, и его захлестывала огромная радость. Может статься, совсем скоро все будет кончено!.. Эта счастливая мысль не давала думать ни о чем другом. Его переполняла радость от сознания, что лишь ему удалось удержать в бункере своих шестерых товарищей, не допустить, чтобы они разошлись. Как хорошо шагать сейчас под гору и думать, что, возможно, он идет на свою последнюю операцию, а сколько еще мужества сохранилось у него и у его товарищей от того великого воодушевления августовских и сентябрьских дней, которое у многих других борцов и целых отрядов сошло на нет. Исчезло, как утренний туман… Он шагал молча, бесшумно и осторожно.
В Молчанах ночь проходила для одних медленно, а для других быстро.
Около трех начальник молчанского гарнизона обер-лейтенант Вальтер Шримм вне себя вбежал в шталевскую виллу и с горечью и гневом вскричал:
— Гизела, кажется, я не смогу дать тебе машину… Теперь уже опасно… уходить вместе с войском… а у нас исчезла взрывчатка… взорвать мост, заблокировать дорогу… должен был Колпинг, но он еще не вернулся, а ведь он мог бы часть вещей взять к себе в машину, у него большая машина…
Гизела Габорова ничего не понимала.
— Колпинга послали с особым заданием в партизанские деревни… а взрывчатка, исчезла взрывчатка… где она?
Шримм умолк, тяжело дыша, и думал о том, что ротенфюрер Колпинг должен был заблокировать дорогу из Больших Гамров и вернуться в Молчаны, но все еще не вернулся. Шримма снедал страх, он не мог понять, что случилось с Колпингом и его отрядом, и не решался отправить солдат на их розыски.
Гизела озадаченно смотрела на Шримма.
— Теперь уже опасно… Почему, Вальтер? — спросила она. — Почему же опасно? Что произошло?
— Нет, Гизела, ничего не произошло, но я боюсь за тебя.
— Боишься? Чего же? Машина вернется, солдаты тоже, если для тебя это так важно. — Гизела Габорова страшно испугалась, что ей не удастся уехать на машине, но постаралась принять самый невозмутимый вид, на какой только была способна.
— Ладно, Гизела, однако…
Гизела Габорова ответила Шримму недоуменным и обиженным взглядом и села на зеленый диван.
