И вот - родимый дом!
Большой, несуразный, наполовину - казачий курень, на-половину городской дом, он отражал вкусы его жильцов В казачьей половине, в стряпной, стояла печь, раскрашенная в синее, красное и зеленое, в чистой горнице на ковре висели две шашки и штуцер, на другой стене - портрет Ермака Тимофеевича и гравюра памятника атаману Платову в Новочеркасске, на которой Матвей Иванович булавой указывает на запад. В городской половине, где жили отец и мать Макария, вместо сундуков были шифоньеры, вместо лавок - венские летние стулья, на окнах гардины, на столах и тумбочках вышитые скатерти и, что было невозможно увидеть в казачьем курене, - целый шкаф книг и журналов.
Наконец-то Макарий был дома. Бреве авиатора, удостоверявшее, что Макарий летает, а еще пуще - его хромота и палочка напугали стариков. Они были рады, что он живой, и крепко огорчены его глупостью.
- Тю, сдурел? - воскликнула бабка, воинственно хлопнув себя по бедрам. - Чтоб короста тебя взяла, чертяка! Кто дозволил тебе?
Дед повертел удостоверение, потрогал фотокарточку, проверяя, прочно ли она приклеена, и насмешливо произнес:
- Императорский Всероссийский аэроклуб!
Старики не поверили, что Макарий летал, и думали, что он все набрехал, испорченный петербургской жизнью.
Ни отца, ни матери, ни младшего брата дома не было. Еще некому было объяснить деду и бабке, как это можно - летать. И Макарий чувствовал, что в его возвращении домой произошла странная задержка. Хотя он находился в знакомой полутемной комнате с закрытыми от солнца ставнями, где стеклянные дверцы книжного шкафа отражали солнечную полоску и отбрасывали ее на домотканую дорожку, и видел вокруг знакомую обстановку, он еще не был окончательно дома.
3
Родион Герасимович, дед Макария, был поражен самоволием внука. Он готов был ударить его, но сдержался только из-за поломанных ног Макария, пожалев его как уже побитого.
Когда-то Родион Герасимович пришел в Донскую область, в каменноугольный бассейн, мечтая заработать на лошадь. Он опустился под землю в первобытную шахту - дудку, где можно было в жидкой грязи и духоте обрести раньше времени могилу. При выплате артельщик давал стакан водки, а дальше начинался безудержный загул и не прекращался до тех пор, пока не пропивалась даже рубаха. Натруженное тело требовало передышки. Так он и сгинул бы. А то, что не сгинул, вылез из могилы и стал человеком, выделило его. Родион Герасимович к старости стал суровым родовым богом.
