Макарий возродился, были сломаны правая нога и четыре ребра, и появился страх. Когда он атеррировал, а попросту говоря гробанулся на землю, никакого страха тогда не было, словно он в падении оторвался от сего чувства.
А теперь, поезд вез его на юг, к домашним божествам, по которым он соскучился в северной столице и с которыми сейчас ждал встречи.
По мере приближения к югу лесов становилось меньше, и начинали проглядывать степные просторные черты. Хлебные нивы уже почти все стояли скошенными, ярко блестели стерней на солнце. Лишь изредка попадались запоздавшие мужики, косившие хлеб косами, по-южному. Макарий Игнатенков возвращался в поселок Дмитриевский Таганрогского округа области Войска Донского, к отцу и матери. Родители мечтали видеть его университантом, благо до Новороссийского университета в Одессе было не так уж и далеко. Но он предпочел Петербургский горный институт, да и оттуда ушел на авиационный завод "Первого Российского Товарищества воздухоплавания Щетинина и К" рабочим в сборный цех. При заводе была авиационная школа, куда он записался учеником. Домой не сообщал, зная, что, если сообщит, могут даже и от дома отлучить. И вот пока что долетался. Вагон качает. Под полом непрерывно стучит, гремит. Кажется, вот-вот завалится. В купе еще трое мужчин. Вид у них солидный, и разговоры тоже солидные: кто лучше - русские промышленники, иностранцы или евреи? Старый горный инженер с красным лицом и седыми висками говорит, что лучше всего иметь дело с евреем: этот, кроме процента за свою ссуду, ни на что не претендует, зато наш брат три шкуры с тебя сдерет и еще заставит у себя в ногах валяться, чтобы насладиться властью.
- Вот твердили: Русская Америка, да не вышло здесь Америки - кругом родимая азиатчина! - Инженер, по-видимому, от этих слов получал какое-то горькое удовольствие.
Священник и молодой казачий офицер думали по-другому, стали упрекать горняка в отсутствии патриотизма.
- Мы слишком смиренны в мыслях о народном своем достоинстве, - заявил священник.
- С Петра Великого не смеем поставить русского хотя бы вровень с каким-нибудь Джоном, а ведь жестоко с ними соперничаем, - ответил ему инженер.
Получалось, что священник был на его стороне и осуждал отечественные порядки.
Хорунжий не дал священнику уточнить насчет Петра Великого и, улыбаясь дерзкой улыбкой, блестя белыми зубами из-под черных усов, высказался в пользу культурных иностранных промышленников, с которыми лично знаком, ибо часть имения его батюшки арендовалась ими под шахторазработки.
