Скажи смерти «Да» | страница 64



И вижу, что он все понял. Понял, что творится у меня внутри, и сейчас, в данную секунду, я для него снова любовница и партнер, такая же, как и он, а не пугливая жена, трясущаяся над своей собственностью. Улыбнулся мне ободряюще и ушел…


Да, я давно стала сильной, жесткой, жестокой — куда сильнее, чем Оля Сергеева, куда жестче, а уж жестокости в ней вообще не было. Но даже мне нынешней, этакой деловой американке, было тяжело. И потому бутылку виски достала, и сигары, и лед, перенесла все к столику у бассейна и села там, думая, что в Лос-Анджелесе даже в ноябре тепло, и, вообще, у бассейна можно сидеть круглый год. Мысль эта меня порадовала, показав, что соображаю я вполне трезво, раз способна думать о как бы не относящихся к делу вещах.

Пить виски — настоящее искусство, требующее и привычки, и выдержки, и желания почувствовать вкус. Кто рюмками его пьет, кто со льдом или даже с содовой, в виде лонг-дринка — “долгоиграющего” напитка, — а я временами думаю с улыбкой, что вкус у него, в общем-то, мерзостный и пить его можно только внушив себе, что это супернапиток. Ладно там настоящие американцы — они, по сути, кроме виски и джина, других напитков не знают, а джин вообще в чистом виде употреблять невозможно, только в коктейле, — но для меня пить виски привычка не врожденная, а приобретенная. Иногда я сама себе удивляюсь, как его можно пить, особенно медленно, как я, наливая жидкости в стакан на два-три пальца, кидая три кубика льда, отпивая по крошечному глоточку и даже умудряясь смаковать.

Кажется, я с закрытыми глазами могу уже определить, что за виски пью, а у “Джека Дэниелза”, марки дорогой и престижной, вкус вообще особый. Я привычно дотягиваюсь до чуть наклоненного стакана губами, ощущая соприкосновение виски с языком, неспешно втягивая его внутрь. Это как маслины или оливки — когда пробуешь в первый раз, ощущение, что жуткая гадость, но другие едят и говорят тебе, что это вкусно и, вообще, еда благородная, и волей-неволей начинаешь в это верить и подсознательно внушать это себе, и потом они кажутся тебе чем-то необычайным, фантастическим просто. Вот так и с виски — попробовала в первый раз у тебя дома, в первый приезд к тебе, и полюбила его за то, что тебе он нравился, и люблю до сих пор. Странно устроен человек, верно?

Ловлю себя на том, что это организм включил систему самосохранения, подсовывая мне мысль о виски, успокаивая, на время переключая нервную систему, настраивая на другой лад. Нервные клетки он экономит, а нет ничего хуже, чем во взвинченном состоянии о чем-то думать: способность размышлять отчетливо утрачена и уже гонка начинается, закручивание себя. Я это все пережила в тот год, после твоей смерти, — но организм мой меня тогда спас и от самоубийства, и от сумасшествия. Для чего, интересно? Для того, чтобы я отомстила? Для того, чтобы, хоть немного, хоть полтора года, пожила другой жизнью?