Организовала Баба Яга бордель. Начались демонстрации протеста. Валютные проститутки объявили голодовку, например, и три дня валютных баров не посещали. Со своей стороны, и вампиры протестовали, — в том смысле, что закордонные распутники всех панночек СПИДом заразят, и вирус перекинется на тошную силу, а что за жизнь без привидений? просто бегство от действительности будет, если один реализм останется да бытовуха. Пенсионеры протестовали потому, что Баба Яга такими действиями якобы позорит пожилых женщин. За бордель с панночками вступились только сексуальные меньшинства, готовые всех служащих, включая лярв, принять в свои ряды. Но особенно возмущались сотрудники музеев, потому что из-за волшебства, колдовства и чародейства бордель Бабы Яги был перелетный, меняли адреса, проходили сквозь стены запросто и обожали располагаться по ночам в апартаментах городских музеев и во дворце Белосельских-Белозерских.
Собрался узкий круг ограниченных людей. И не знают, чем бы заняться, как себя показать. Стали кричать: «ура!», — лишку разурались, испугались и разошлись.
Поромантичней? поромантичней! и желательно со страшилками у! у! Детективы, боевики, бах-трах. Дракула с зубами, глаза на лбу. Эка невидаль. Боевиков у нас как грязи, в детективе давно все живем. Подумаешь, с зубами, с клыками, глаза на лбу; у нас, солнышко ясное всё, чай, наоборот. Для нас страх норма. Мы нежности больше боимся. О, ужас какой: ангел летит… Летит и поет, глаза зажмурь, уши заткни. И говорит (ох, погоди, перескажу, дай дрожь унять, деваться куда), такое говорит, хоть провались, такое произносит, мурашки по коже ползут; глаголет: «РАДОСТЬ МОЯ!»
Дворец Эхнатона в Ахетатоне — Городе Зари. Парадные покои и жилые покои связывал мост. На мосту было «окно явлений», в котором и представал перед народом царь. Царь в раме. Обрамленным окном явлений стоял царь. О, наши зори, спешащие сменить одна другую. О, наши разведенные заполночь мосты. Мы — окно явлений, в котором Европа может узреть Азию. Но окно наше таково, что Европа Азии не видит, и Азия Европу тоже. Маленькая немочка из немецкой слободы прекрасно знала, кого в средние века звали Черный Петер, не к ночи будь помянут. Какое уж там «Санкт». Город Черного Петера, Зазеркалье в раме, город-антимир, аннигилирующий изображение. Порадуй взор мой внешний, ибо внутренний стоило бы отменить, живя в нашенских местах. Весь город наш на крови храм. Мы живем в местах, где жить невозможно. — Уезжай, — шептала я тебе, — уезжай. — Одна и радость — быть не уроженкой: жиличкой… горожанкой… Мы — Окно явлений, прорубленное из ниоткуда в ничто.
