Вот в одну из ночей, раным-ранехонько, едва заполночь, понесло их по улицам скакать; и как раз мимо нас — видать, к лесной помойке направлялись, кремлец любил их по помойкам волохать. А тут на соседней даче возьми да и выйди на верхнюю открытую террасу Фаина, девушка в услуженье у тамошней беспомощной чокнутой хозяйки; у Фаины была привычка плескать со второго этажа то помои пожиже, то желтенькое из старухиного ночного горшка, то водицу мыльну-жирну из-под посудомоечных дел, мелкие такие шалости; в остальном она девушка была вполне опрятная. Не рассчитав, по избытку ли сил молодых, в сердцах ли, плесканула Фаина помоями на продвигавшийся мимо кремлецовый кортеж. Кортеж встал как вкопанный, и облако пыли улеглось, всплеск большой матери усилился, но внезапно стих, поскольку рты охранников и хозяина теперь были заняты ором, в полутьме они Фаину плохо различали и, глядя вверх, орали и требовали, чтобы она, блин комом, к ним спустилась, такая-сякая, немедля. Она и спустилась. Мой-то хозяин, не зажигая света, высунулся с нашего-то второго этажа с молотком в руках: думал, будет какое избиение либо групповое изнасилование… что это? как — „что это?“ ты не знаешь? ах, да; ну, неважно, гадость такая, вроде убийства, но не до смерти, если повезет… так на всякий случай приготовился по-соседски встрять.
Фаина вышла за калиточку и встала перед политыми помоями потерпевшими. Вышла она в своих белых карпетках, драных тапочках, шортах, которые сама ножницами выстригла из старых джинсов, одна махра и рванина, еле причинные места прикрыты, росточком с охранников, кофточка малюсенькая, на шее точеной обсидиановый крестик от сглаза, всё волосное управление к ночи в мелкую косичку заплетено (словно она узбечка или избранная для упражнений в плетении грив банником либо гуменником деревенская лошадка — а на самом деле для волнистости волос, чтобы кудри), в руках ведро воды, которой Фаина, превежливо извинившись, и предложила всю компанию для умывания и очищения окатить. При этом она поведала им, что помои сегодня — ничего особенного, пол мыла, картошку чистила, а что до остатков супчика, супчик был из кубика, нежирный, ё-моё, так что вы не страдайте. Хозяин мой так и обмер с молотком в руке. Вообще-то, все обмерли: запряженный, везомый, сопровождающие. Все молчали. И глядели на Фаину. „Не хотите, — сказала она, — умыться-то? Вау! Тогда я пошла“. И убыла с ведром на свой второй этаж, а те стояли с минуту как вкопанные, а потом медленно-медленно скорость набрали и исчезли. Только на сей раз из облака дорожной пыли не матюги донеслись, а песнь внезапно заблажившего кремлеца: „Червону руту не шукай вечерами…“ Фаина на минуту вышла на балкон и сказала вдаль: если такое старье будете петь, следующий раз оболью еще и не тем. Она была большая любительница шлягеров, хитов и пошлых шансонье.
