О Булгакове часто говорили друзья ее мужа много лет назад, в их тесной прокуренной кухоньке. Во время этих бесед Люба в основном молчала, но при необходимости была готова вставить какое-нибудь уместное замечание. Она читала Булгакова, смотрела Феллини и знала, что похожа на Джульетту Мазину. Именно поэтому на нее обратил внимание Стас, будущий гениальный, но пока не признанный художник. Ради него она готова была прочитать еще сорок тысяч умных книжек и посмотреть все фильмы Феллини, Антониони, Висконти, Бергмана и Куросавы. Хотя ей больше нравилась «Москва слезам не верит» и романы Сидни Шелдона.
Но вся эта наука ей не пригодилась. Во время кухонных посиделок Любочка обычно хлопотала у плиты или устраивалась у Стаса на коленях, зарывалась лицом в его густые нестриженые волосы, пропахшие, как и весь дом, свежей масляной краской, и ей было абсолютно все равно, о чем говорят вокруг.
Художники и их манерные подруги тоже мало внимания обращали на тихую парикмахершу. Она поила их чаем, кормила домашними борщами, пекла пирожки, вытряхивала пепельницы, до краев полные окурков, и выслушивала по телефону мамины крики о том, что эту шарашку надо гнать в три шеи вместе с ее паразитом-мужем. Слово «муж» мама выговаривала с презрительным шипением, подчеркивая, что этот статус пристал никчемному Стасу как корове седло.
Они жили на Любочкины парикмахерские заработки. Стас не работал, вернее, не ходил ни на какую службу и зарплату, естественно, тоже не приносил. Целыми днями он писал гениальные картины в «мастерской», выгороженной ширмами из их единственной комнаты. Люба считала эту ситуацию не просто правильной, а единственно возможной. Она благодарила судьбу за счастье находиться рядом с таким талантливым и — о чем она ему никогда не говорила, но лелеяла эту радость в своей душе — таким потрясающе красивым мужчиной.
Из-за ширм в комнате был пыльный полумрак и стоял неистребимый дух масляных красок, ацетонового растворителя и табачного дыма. Любочке казалось, что он никогда не выветрится из ее ноздрей, волос, одежды. Долгие годы спустя запах ремонта или свежевыкрашенной скамейки пинком возвращал ее в прошлое, как мяч, запущенный в ворота тяжелой ногой форварда. Долгие годы она ненавидела ремонт.
Мама кричала, что «этот гад» ее травит, но Любочка и под страхом смерти не согласилась бы как-то ограничить творческий процесс и заявить свои права на свет и свежий воздух. Беременная, она лишь старалась не ходить на кухню, где курили, а после рождения Насти попыталась прекратить круглосуточные визиты гостей. Тогда Стас и начал ее бить.
