Я ничего не знал о характере Кузнецовой, о ее интересах, вкусах и наклонностях, не знал, что ей нравится, а что нет, и потому действовал вслепую. Отсюда и книга, купленная накануне в букинистическом, — более удачного предлога для знакомства я не нашел, ведь Нина как-никак работала в библиотеке.
— Ну что, хотите посмотреть?
Она неуверенно пожала плечами.
Ричард Львиное Сердце выдавал себя за слугу. А вот за кого выдавал себя я? За спекулянта? Хиппового оболтуса, путешествующего по стране без копейки в кармане? За попавшего в беду человека? В моем положении любая из перечисленных ролей могла оказаться выигрышной.
— Смотрите внимательней. — Я с подчеркнутой осторожностью протянул книгу. — И обратите внимание на год издания.
Нина взяла том, в нерешительности подержала его в руках, потом положила на колени и раскрыла на титульном листе.
— Тысяча восемьсот двадцать третий! — заглядывая ей через плечо, прокомментировал я. — Представляете?! Эту книгу вполне мог держать в руках Пушкин. Не верите? Напрасно. Тиражи были маленькие, какая-то жалкая сотня экземпляров. И дата подходящая. Только подумайте: в двадцать третьем Пушкин еще молодой человек, Гоголь — совсем мальчик, а Толстого — великого Толстого! — и вовсе на свете не было!
Столбик пепла с ее сигареты сорвался и рассыпался по странице.
— Ой, извините. — Она поспешно сдула пепел.
— Ничего, — снисходительно успокоил я. — Понимаю ваше волнение и потому не тороплю. Зрите и восторгайтесь!
— Но зачем вы ее продаете? — удивилась Нина. — Это же действительно большая редкость.
— Большая, — поддакнул я, радуясь наметившемуся в разговоре перелому.
— И вам не жаль с ней расставаться?
Прозвучавшие в ее голосе интонации я истолковал по-своему. Надежда, что между нами перекинулся мостик, придала уверенности, и я с удвоенной энергией перешел к укреплению своих позиций.
— Конечно, жаль. Еще как. Сами понимаете, я не стал бы продавать без особой нужды. Несчастье у меня, бумажник стащили… Собственно, может, и потерял я его, не знаю, но скорее всего стащили. И как назло, все деньги там были, в среднем отделении. Остался, что называется, без средств к существованию. — Для убедительности я похлопал себя по карманам. — Хорошо, документы уцелели, иначе совсем труба. На последнюю мелочь телеграмму матери отбил. Жду перевода. Ну а пока — полное банкротство. Спать негде, за койку платить нечем. Чужой город, ни друзей, ни знакомых. Приболел вот вдобавок. Лихорадку какую-то подцепил, второй день трясет. Одно к одному — знаете, как бывает…
