— А чего? Чем вам музыка плохая? — тупо бубнит Виталий. Вид у него глупый, как у дурака (он вообще глупый, а сейчас уж совсем). — Если эта музыка плохая, какая тогда хорошая?
— Какая?! Ты не знаешь какая? — Лидия Матвеевна вскидывает голову. — Разве мало у нас своих хороших песен? «Не слышны в саду даже шорохи», «Этот День победы…».
— Ну, вы даёте! — Виталий стал окончательно похож на идиота. И у Шурки рот приоткрыт и глаза выпучены.
— «Широка страна моя родная, много в ней лесов, полей и рек!» — торжественно заключает Лидия Матвеевна. И замолкает. Она задыхается, надо бы опять принять нитроглицерин, да он остался в комнате.
— Во даёт, труха! — как бы даже с восхищением произносит Виталик. И вдруг орёт хамским голосом:
— А шли бы вы отсюда подальше! Тоже воспитательница выискалась! Старушка-не-спеша-дорожку-перешла! «Широка страна»! Патриотка! А от самой сын в Америку сбежал!
— Заткнись, сучонок!! — Шура вихрем срывается с кровати. — Заткнись, гад, убью! Не слушайте его, Лидия Матвеевна! Вот я ему сейчас, подлецу…
— Шура… Не смейте… бить… ребенка… — еле слышно выговаривает Лидия Матвеевна и берется за грудь. — А мой Гриша… Он вернется… Вот увидите… Он осознал… Его запутали, обманули… Он непременно вернется, у меня — письмо…
Глаза Лидии Матвеевны закатываются, и, коротко всхрапнув, она кулем валится на пол.
Лидия Матвеевна не слышит причитаний Шурки и басовитого хныканья Виталика, которому мать успела-таки врезать по роже. Не слышит она и как на крики прибегает беременная Лена. Не чувствует, как Лена с Шуркой поднимают и осторожно укладывают ее на тахту.
Она приходит в себя только тогда, когда врач вызванной перетрусившим Виталиком «Скорой помощи» уже сделал ей укол. Врач молодой, интересный, чем-то похож на Гришеньку и одновременно на фотокарточку Оли.
— Коронарный спазм, — сидя за столом, важно объясняет он Шуре и Лене, — нужен покой и уход. Я ввел ей сосудорасширяющее.
Шурка кивает, будто поняла.
— Она ведь одинокая? — спрашивает врач. — Хорошо бы, конечно, госпитализировать… Да только, сами понимаете, возраст. Больницы таких брать не любят. Вот, если бы вынести на улицу, посадить где-нибудь и вызвать «Скорую» из автомата… Понимаете? Тогда они обязаны взять.
— Господи? — ужасается Лена. — На улицу?
— Это чтоб человека под стенкой кидать, всё одно как собаку?!! — вторит дикая Шурка.
Лидия Матвеевна хочет их одёрнуть, сказать, что это злопыхательство, больницы — для всех, и нельзя забывать: медицинская помощь у нас бесплатная. Не то что в капиталистических странах, где один поправляет здоровье в отдельной палате с цветным телевизором за счет других, которые умирают с голоду под мостами! А доктору этого не знать стыдно, его учили в советском институте… Бескультурье… Вот и Наталья — подумать: носила на шее крест… Кончила университет, а ведет себя, как неграмотная деревенщина!.. Но почему, откуда такой яркий свет? Ведь за окном ночь. А-а… это же свечи! Много свечей, потому что сегодня праздник. На белой скатерти — продолговатое блюдо с фаршированной щукой, всем дадут по кусочку, а голову обязательно — дедушке Гиршу. А как блестят разноцветные графинчики с виноградной водкой! Борису, старшему брату, тоже нальют немножко водки, а девочкам — Лийке, Бейле и Симе — наливки из смородины. И все станут поздравлять друг друга, кричать «Лэхаим!»… Что он там еще говорит? Ага, выписывает рецепты… Опять про больницу… А ей уже легче, какая может быть больница! О-о, ей еще стоит позавидовать: у нее есть прекрасная комната, удобная постель. И свой нитроглицерин. И необходимые продукты… Не забыть убрать рыбу за окно… Завтра принесут пенсию, нужно сразу положить пятнадцать рублей на сберкнижку, для Гриши… А уход? Что ж… Кругом люди, у нас человек человеку друг и товарищ. И кто еще? И брат… «Чем отличается эта ночь от других ночей?» — спрашивает брат у дедушки. «Каждую ночь мы едим и мацу, и хлеб, а в эту ночь — только мацу», — отвечает дедушка Гирш.
