— Короче, у пацанов знакомых бизнес, они бар открыли на карьере, ну такой, знаешь, простой: пиво, коктейли там разные для баб, — начал бармен, — и дела вообще заебись идут, скоро окупятся, я в долю войду и вообще свалю отсюдова, ха-ха.
Страж порядка гыгыкнул в ответ: «Заебись».
— Ну и вот, короче, приходят к ним в бар иногда бляди разные, так они им в бухло клофелин добавляют, ха-ха, прикинь. Ну и тащат их в кусты потом, камыши, на карьере же, и ебут как могут, пока силы не кончатся. Уже не знают, куда вставить этим блядям, ха-ха. А наутро бабы просыпаются в камышах и не помнят ничего.
Охранник, как воспитанный человек, поддержал собеседника и посмеялся в ответ.
— Охуенно, — говорит, — так и надо шлюхам этим.
Я допиваю кофе, ставлю чашку Алику в раковину и иду работать, еще столы за ушедшими протирать. Еще пара часов, и я иду забирать свои деньги у начальника. Его каморка обклеена плакатами разных дурацких групп, что выступали тут: «Мельница», «Калинов мост», какие-то рэперы. На столе пустая тарелка, на которой я принес ему роллы два часа назад. Имбирь давно засох.
— Унеси это, а? Столы протер?
— Угу.
— Ладно, держи, — протянул он тысячу. — Когда теперь будешь?
— У меня зачет завтра, так что послезавтра только.
— Бывай.
На танцполе прыгает и дергается всего один парень, наверняка его еще под чем-то держит. Последний трек играет только для него, а диджей будто и не устал. Я прощаюсь с охраной и выхожу на холодную улицу. Падает снег, и все еще темно. По дороге до метро ни одной живой души, проезжают редкие троллейбусы, и только вывески круглосуточных аптек освещают мой путь.
В метро прихожу к самому открытию, захожу вместе с бездомными, еще пьяными тусовщиками и теми, кто уже спешит на работу. Сонный мент отпирает дверь, и метро проглатывает меня вместе с остальными пассажирами. Бодрый голос просит докладывать о подозрительных и плохо одетых людях, но ведь это я и есть: красные отрешенные глаза с мешками, одежда в пятнах. Эскалатор спускает все ниже, вниз, и вот я уже трясусь в вагоне, засыпаю, роняя голову. Женщина в рваных колготках и смятых туфлях пилит ногти, пыль от них оседает на ногах, летит на других пассажиров. Пилит и нервно озирается. Она подсаживается к людям и что-то просит у них, показывает бумаги, свой паспорт, рассказывает истории и о чем-то просит у них, показывает бумаги, свой паспорт, рассказывает истории и о чем-то просит. Пассажиры не смотрят на нее, будто ничего не происходит.
