Теперь они не забитые, теперь они скачут наравне с другими, теперь они на других оглядываются, теперь они знают, что не одни на земле. Теперь они пришли и в другие края — лесистые, травяные, гористые. Теперь у них чувство неполноценности...
По эскалатору спускаются прекрасные звери: лисы, норки, песцы. Некоторые из них в милом заблуждении, что за ними следят охотники, притаившиеся за сугробами,— от этого они вдвойне хороши. На целый день их поглощают заводы, и днем город на красоту скуповат. Одни из «зверей» за станком, другие за столом трудятся, пока на губах не сотрется помада, пока запахи духов не сдадут смену запахам машинных масел, скоросшивателей. Эта порода «зверей» очень ценится — их охраняют на проходных строгие стрелки. По вечерам снова видим их бодрыми и свежими, словно цветы из меха, улыбок. Они раскрываются на эскалаторах, бульварах, в фойе в обилии неонового освещения. Но ничего не происходит. И растаявшие, как легкий дымок своих дыханий, усталые, увядшие и совсем уже не «звери», освободившись от туфель, как от капканов, они засыпают, и снятся им — охотники.
Что есть лабыр? Лабыр есть бремя, груз, тяжесть. Лабыр несут либо на плечах, либо на сердце. Куда несут? К концу или к облегчению. Собственно, конец тоже есть облегчение. Только окончательное. Несут свалить или свалиться. Все несут лабыр, вереницей, по возрасту, плетутся. И женщины, толстые в поясе, несут. И старики, и старухи. Основную тяжесть несут молодые. Распорядитель справедлив — он считается с возрастом и крепостью плеч того, на кого наваливает лабыр. Все несут лабыр. Некоторых давит мысль о лабыре, некоторым она, наоборот, помогает. Лабыр несут в мешках, по песку. Ноги вязнут, губы сохнут. У некоторых караваны лабыра и бубенчики. Сам хозяин сидит на горбу и вроде ничего не несет. Нет. И он несет. Несет лабыр тревоги за караван лабыра.
Другое значение лабыра — якорь.
Автобус пришел набитый до отказа. Но он был уже внутри. Протискивались с помощью колен и локтей. Никто не верил, что будет еще. Была уже поздняя ночь. Мороз, наверняка, доходил до сорока.
Автобус полз еле-еле. Он стоял у передних дверей, хоть и в тесноте, но удобно, а душу его согревала мысль, что скоро приедет в тепло. Смотрел на замороженные стекла. На следующей остановке он увидел девушку в сапожках, меховой шапке и шубке. Она была одна на остановке, топталась на окрашенном светофором снегу, потирала варежкой замерзший нос. Автобус затормозил, двери распахнулись. Девушка робко попробовала втиснуться, покорно отошла. Двери с силой захлопнулись, автобус тронулся.
