Я вдруг думаю о Марусе, как она там, думаю, сидит, наверное, на балконе, обняв своего Молотова, который чем-то похож на её папу-генерала. Почему она не может вот так сидеть со своим папой? Что ей мешает? Не знаю, просто когда ты имеешь квартиру с видом на муниципалитет и гараж с, пусть и расхуяченным, но всё-таки жигулём, ты перестаешь замечать такие вещи, понимаете, о чём я, перестаёшь их воспринимать, для тебя куда естественнее обнимать медный бюст Молотова, члена цк, чем своего собственного, живого папу, такая фигня. Другое дело —Карбюратор. Он, по-моему, столько говна в своей жизни сожрал, что весь этот прогруз с семьёй, с одноногим отчимом, с дядей Робертом, ему, очевидно, и вправду не нужен. Во всяком случае мне так кажется, но кто знает, как оно на самом деле, я тут просто стою и пересказываю все эти истории, пересказываю все эти разговоры, как они мне запомнились, так кто я такой, чтобы об этом судить. Сейчас пойду и всё скажу.
13.10
— Пойдём лучше на воздух.
— Пойдём, — произносит он, мы выходим на платформу, идём в самый её конец и садимся с краю, лицом на Восток, туда, откуда должен прийти поезд.
— Как ты тут? — спрашиваю.
— Нормально, — говорит Карбюратор. — Тут здорово. Я себе когда-нибудь куплю тут дом.
— Тут?
— Ага.
— Что ты тут делать будешь?
— Построю пилораму, — говорит Карбюратор. — Буду валить тайгу. Смотри сколько тут деревьев. На всю жизнь хватит.
— Да, — говорю, — поженишься с какой-нибудь пионервожатой. Нарожаете кучу детей.
— Ну, нет, — произносит Карбюратор. — Только не детей.
— Почему?
— Не знаю, — говорит он, — не знаю. Не хочу, чтобы они всё это видели, понимаешь?
— Ну, ты же всё это видел?
— Вот поэтому и не хочу. Лучше я пилораму построю.
13.20
— Знаешь, тут очень холодная вода. Я плаваю только после обеда, когда она прогревается.
— Сегодня дождь, вряд ли она прогреется.
— Да, наверное не прогреется.
— Так что делать будем?
— Не знаю. Подождём. Когда-то же она должна прогреться.
— Как знать, — говорю, — как знать.
13.30
— Там ещё осталось?
— Да, — говорю, — немного.
— Оставь на потом, хорошо?
— Как скажешь, — произношу. — У тебя же день рождения, не у меня.
— Я не люблю свой день рождения.
— Что так?
— Не знаю, я, понимаешь, всегда себя странно чувствовал, ну, в детстве, они все вокруг меня толклись и что-то от меня хотели. А день рождения-то на самом деле мой, понимаешь?
— Ну.
— Сейчас поезд на Узловую пойдёт.
13.47
— Слушай, — говорю, — а вы своих пионеров купаться водите?
