Через два дня бабуля вызывает скорую. О, в свою очередь говорят врачи, у него же сотрясение мозга, и ключица, кажется, сломана, они выносят Собачье тело на улицу и везут лечить.
Через несколько дней Собака приходит в себя, врачи к нему быстро привыкают, его перестаёт тошнить, вроде бы всё хорошо, Собака даже начинает подниматься с кровати и гулять по коридору, дружит с персоналом и вообще идёт на поправку. В субботу, когда в отделении остаётся только дежурная сестра, Собака залазит в кабинет к зав. отделения, находит там спирт, аскорбинку, и ещё какие-то таблетки, и всё это сжирает тут-таки — в кабинете зав. отделения.
Следующим утром Собаку находят на полу в кабинете, изо рта Собаки течёт слюна, его начинают откачивать, а откачав, думают — что с этой сукой теперь делать. Оставлять его у себя обиженный персонал отказывается.
Лето Собака проводит на дурке. Он быстро полнеет и дичает, настоящая тебе дикая собака динго, у него вырастает густая чёрная шевелюра, днём он ходит в больничный сад и собирает яблоки. Яблоки Собака приносит своим соседям, сам он их не ест, неизвестно почему. Однажды Собака встречает на дурке Чапая. Тот идёт сосредоточенный, в спортивных штанах и рваных кедах, и несёт в руке тормозок, из которого торчит шейка бутылки. Чапай Собаку не узнаёт.
В сентябре Собаку вызывает врач, значит, так, говорит, Виталий Львович, замучились мы вас лечить — как-то так он ему говорит, возможно, не дословно так, но приблизительно — замучились, говорит, мы вас тут лечить, так что собирайтесь. Куда? устало переспрашивает Собака. Ну, говорит врач, выбор у вас небольшой — или сядете, правда ненадолго, или в стройбат. Я не хочу в стройбат, говорит Собака, у меня эти, как их — религиозные убеждения. Какие убеждения? не понимает его врач. Религиозные, говорит Собака. Я мормон. Мормон? переспрашивает врач. Мормон, — менее уверенно произносит Собака. Значит, сядете, говорит врач. Собака выбирает вооружённые силы. Врач отпускает его назад в палату, думая, как всё-таки плохо пахнет изо рта у этого больного.
Больше я его не видел.
11.15
— Это ваш друг?
— Друг.
— Хороший парень. Жаль его.
— Жаль, — говорю. — А что мы могли?
— Я ничего не говорю. Просто говорю — жаль.
— Может они его отпустят?
— Может. Может и отпустят, — говорит тётка и замолкает. Она едет с нами ещё от Конечной, тоже ждала на вокзале два часа, теперь вот сидит напротив и говорит.
— Берите, — неожиданно говорит она и достает из своей безразмерной сумки резиновую грелку.
