ши и исполнитель; орет кот, который не переносит резких звуков.
Может быть, тетя даже надела вечернее платье, которое, как она
считала, так привлекает усатых мужчин, что они сбегаются к ней
со всех сторон.
Говорила Светик. Ее день, так вышло, был длиннее длинней-
шего викторианского романа. Это был эпос, равный сам себе, без
морали, словесный пулемет. Сережа смотрел на Женю, она на него.
Вдруг Светик дошла до кульминации, перебрав весь мир рабочих
отношений в офисе, зарыдала и убежала в туалет, что уже в большей
степени походило на мелодраму, а не на трагедию.
«Какие же мы бездушные люди, нельзя так игнорировать Све-
тика», — мелькнуло в голове у Сережи, но эта мысль не оставила
потом за собой даже следа: так прекрасна была Женя — девушка с
немного вьющимися темными коротко подстриженными волосами, умевшая слушать и смотреть. А не все девушки способны на это…
Женя, молчавшая до этого времени, вдруг сказала:
— Я не знаю, что алкоголь делает с нашей головой, но это что-
то очень хорошее.
Она медленно перемешивала своей красивой почти детской
маленькой рукой, держащей коктейльную палочку, смесь рома и
мартини. Сережа совершенно потерялся. А тут еще вбежала Светик, и эпическое повествование об одном бесконечном дне ее жизни
продолжилось.
Здесь необходимо отступление. Я нарочно убрал одно звено, чтобы фатальная встреча Жени и Сережи не показалась вам чем-то
знакомым. Настолько все шло по рельсам БАМа, одно цеплялось за
другое. Ненашев больше спрашивал, потому что голос ее — пересы-
28
пающийся, как песок — от почти нечувствительной по внутренней
пустоте фразы до реплики, которую можно было толковать и так, и
этак — он отражался и в тембре, в том, как она говорила: безучастно
или заинтересованно. И ровно так же, согласно смыслу, этот тембр
менялся — от чуть ли не вульгарно-хриплого до невесомо-птичьего...
СЛУЧАЙ С КОМИССАРОМ
У Сережи тоже были попытки писать. В семнадцать, только
приехав в Иркутск, он с тонкой стопкой вымученных стихотворе-
ний пришел в Союз писателей на Почтамтской. За малоостроумной
табличкой на двери «Борис Ельцин» скрывался большой суровый
дядя, который авторитетно приблизил к своим покусанным очкам
Сережины каракули и стал их внимательно изучать. Сережу коло-
тило. Наконец, дядя всё дочитал и посмотрел на Сережу, как бы
соразмеряя, что можно говорить этому человеку, а что — нет.
— Чувствуется влияние Тютчева и Блока, — сказал он. Лучше
бы калькулятором по голове стукнул. А так — уставился в упор и
