стороны в сторону.
— Мэр, закурить имеется? — обратился он к Семену.
— Может, тебе еще выпить предложить?
19
Голый человек сначала кивнул, а потом мотнул головой и уда-
лился по аллее, по-прежнему покачиваясь и то и дело хватаясь за
стволы деревьев. Сережа заволновался.
— Семен, так нельзя. А вдруг его оскорбили, ограбили и раз-
дели? Давай догоним.
— Так его уже один раз догнали. И вообще, инициатива — пря-
мая дорога на тот свет. Подраться я и с тобой могу. Тебя и догонять
не надо. Сентиментальность, — с пафосом, с паузой закурил Семен
свою «Приму», — прекрасное качество, но это же не повод говорить, что мир идеален. Любить всех людей невозможно.
— Наверно, ты просто боишься его, потому что он голый.
— Конечно, он голый, я одетый — между нами огромная
разница, — Семен приобнял Сережу, как взрослый ребенка. Он
долго молчал. — Нет. Мне интересно, почему судьба привела его
в такое состояние, а меня нет. Разница в цепочке, в каком-то ее
звене. И этого звена цепочки — ну да, наверное, я боюсь. Но не его
же самого — этого мужика.
— Я понимаю, ты считаешь, что бояться стыдно! А вот мне
нет! — вдруг вспылил Сережа. — Херня — все твои цепочки, и
никто никогда их распутывать не станет. Может, когда тебя месят
человек восемь — тебе тоже стыдно? Я был в такой ситуации.
И в других был. И мне было не стыдно, что я не могу уложить
сразу столько.
— Но за что-то же должно быть стыдно.
— Да. Мне, по-честному, стыдно всего за две вещи: за то, что я
в детстве в песочнице отнял у мальчика совок и в сознательном воз-
расте один раз ни за что ударил женщину, и она заплакала. А почему
я должен стыдиться своего страха? Гопников вот этих? Не убили, и то Слава Богу.
— Этак ты черт знает до чего договоришься. — Семен по-
мрачнел, дорожка как бы сужалась в тропинку, в щель которой
сквозь деревья все равно просовывался месяц, как будто никакие
физические законы на него не действовали. — Оправдывать себя
легче всего. А особенно — жалеть... Вот мы идем, ночь, боишься.
Темноты, философии, кирпича по затылку. А я не вижу в этом ни-
чего плохого. С твоей логикой ты мог бы быть на их месте — тех, 20
кто тебя, допустим, здесь и ждал, потому что ты назвал им место и
время. Ты их знаешь? Нет. Так и они ничего не знают. Вот поэтому
никто тебя не тронет.
Так, разглагольствуя, они шли по жуткому и бесконечному, разрастающемуся ночному парку, где слышали только голоса друг
друга. Где-то впереди маячил ТЮЗ.
Ненашеву припомнился случай со Старосельциным, ведь ника-
