— Ты помрачнел, — сказала Мани.
— Все хорошо, девочки, — улыбнулась я. — Ничего такого, что заслуживало бы вашего внимания.
Хорошее настроение вновь вернулось, и я перестала думать о том, кто не заслуживал даже толику моей печали. Подавальщик подскочил к нам, выставляя на стол блюдечки с пирожными, креманки с пушистыми разноцветными муссами, небольшой тортик, вазочку с засахаренными фруктами и три чашки с горячим ароматным травяным напитком. Я изумленно осмотрела все это пиршество и возмутилась:
— Дамы, у вас ничего не слипнется? Как мы все это съедим?!
— Дари, не бурчи, — Рили капризно надула губки, — съедим, не переживай.
— А что не съедим, заберем с собой, — добавила Мани. — Зато будет повод встретиться вечером.
Она подмигнула, и я решила съесть, как можно больше. Пусть у меня уши склеятся от сладостей, но в особняке я не собираюсь с ними встречаться. Я вообще больше не собираюсь с ними встречаться, о чем и скажу, когда вернемся. Так что за наш заказ я взялась с особым энтузиазмом. Но на троте он закончился. Я откинулась на спинку стула и с тоской посмотрела на оставшиеся лакомства. Рот отказывался открываться, желудок объявил, что готов избавиться от содержимого, если я попробую засунуть в него еще что-нибудь. Было тошно, просто отвратительно. Я недобро взглянула на сестричек, планомерно уничтожавших муссы. Если из-за них я возненавижу сладкое, даже не знаю, что сделаю с этими мерзавками.
— Дари, скушай эту вишенку, — Рили выхватила за палочку из вазочки засахаренную вишню и протянула мне.
Мое лицо непроизвольно скривилось.
— Я же говорила, что ему твои фрукты не понравятся, — торжествующе воскликнула Мани и сунула мне ложку с муссом. — Открой ротик, красавчик, — мурлыкнула девица, и мое горло сдавил тошнотворный спазм.
— Убери свой дурацкий мусс, — зашипела на сестру Рили. — Смотри, его тошнит от него. — Чуть сузила глаза и добавила более ядовито. — А может, и от тебя.
— Да его от тебя тошнит! — мгновенно завелась Мани.
— Дамы, тихо! — я ударила ладонью по столу. — Меня тошнит от сладкого. Если вы уже наелись, я бы предпочел вернуться в особняк. Меня там ждет работа.
— Уже? — нахохлились сестрички. — А зверинец? В Мансе такой замечательный зверинец!
— Потом, — отмахнулась я.
Мне было нехорошо. Очень нехорошо. Гулять уже совсем не хотелось. Девицы обозначили крайнюю степень обиды, и я подозвала подавальщика, велев принести счет. Из «Сладкой жизни» мы уходили, молча. Мне было не до разговоров, а мои девицы демонстрировали, какой я жестокий тиран и самодур. По крайней мере, так они ворчали, пока складывали по пакетами оставшиеся сладости.
