В тот день, я возвращалась домой и проходила мимо скамьи, на которой сидели местные бабульки. Стоило мне пройти мимо, как за спиной послышалось приглушенные пересуды. Не долго думая, я развернулась обратно и подошла прямо к ним, чем заставила их замолкнуть.
— Добрый день, Катюша. Как поживаете?
— Добрый, теть Зин. А чего спрашиваете? Сами ж знаете, вот вы и скажите, как мы поживаем.
— Ох и молодежь, языки длинные, — пробубнила соседка рядом.
— Можно подумать, что у вас они короткие? Я не впервые слышу, как вы распускаете сплетни, что больше поговорить не о чем?
— Батюшки, Катенька, да мы же ничего плохого не говорим. Все как есть, а что хочешь сказать, что у вас все гладко? Я вон вашего отца видела на той неделе, когда к внуку ездила. Ходит павлином с новой бабой, будто хвастается. А как так можно — то? И не позорно ведь! Семью бросил и с головой в омут подался. А вы брошенки, маетесь тут с горя. Матушка твоя раньше такая хохотушка была, весь двор слышал. А сейчас что? Ходит серой тенью, да и ты хмурой тучей стала.
— Хватит! — Не выдержав, заорала я на них. — Мы не брошенки! Еще раз услышу такое в наш адрес, спилю эту лавку и спалю дверь каждой из вас. Не лезьте не в свое дело!
— Катя? Что происходит? — послышался голос матери за спиной.
— Ничего. Объясняю тут кое-что этим милым бабушкам.
— Ольга, дочь твоя совсем обезумила, — подала голос третья бабка. — Приструнить бы надо.
— Я знаю свою дочку и просто так она бы себя так не вела. А значит, вы сами виноваты. Пойдем, Катюш, ужин надо готовить.
В полном молчании мы поднялись в квартиру. Мама выгрузила продукты, я же переодевшись, села чистить картошку. Но слова этой бабки так и крутились в моей голове. Брошенки… Как мерзко, противно и обидно это звучало. Словно мы превратились в отбросы общества. И из-за чего? Из-за того, что мой отец не удержал свой причендал в штанах!
— Черт, — зашипела я от боли, прижимая порезанный палец к губам. Не знаю, это ли стало финальной каплей в чаше терпения, но я больше не могла сдержать своих слез. Я отползла к стенке и, уткнувшись лицом в колени, заплакала. Как будто бы внутри что-то сломалось и я ревела в голос, пока нежные руки не обхватили меня, а голос мамы не стал успокаивать:
— Тише, солнышко, ну что ты. Катюш, все ведь хорошо.
— Ничего… не хорошо… они говорят… мы брошенки… а он… с новой гуляет… а мне даже не звонит, — всхлипывала я в ее объятиях.
— Кать, успокойся, иначе мы не сможем поговорить. Брось этот нож и картошку. Откуда кровь?
